– Неплохо разукрасили, – звучит другой голос. Звучит неровно, словно человек задыхается, но в голосе чувствуется радость. – Если не сдохнет, то ему и правда повезло.
– Это лишь часть наказания, – еще один голос. Знакомый, дрожащий. Герцогиня Вотерфи.
– Довольно крови, моя дорогая, – властно перебила её мадам Анже. Эйден почувствовал чьи-то жесткие руки, потом тело оторвалось от пола и взлетело вверх.
– «Нет, ты еще не умер», – мысленно шепнул он сам себе. – «Мертвым не больно, а ты чувствуешь… Чувствуешь каждый камень».
– Держись, малец, – резкий голос. Тоже знакомый.
– Б…ут?
– Бут, Бут, – ворчит Бут. – Несите его в шатер.
– У него ноги сломаны, – Олкана. Он почувствовал запах её духов.
– Не удивительно, – снова проворчал Бут. Губ Эйдена что-то коснулось. Пахнет вином, кровью и рвотой. – Выпей, малец. Полегчает.
– Не…
– Пей! – рыкнул Бут и Эйден нехотя подчинился. Открыл рот и закашлялся, когда крепкое вино ошпарило искалеченный рот. Горячая волна достигла желудка, метнулась обратно и ударила в голову, принеся долгожданное забвение.
Первые дни стали для Эйдена пеклом, в которое его утащил Тос. Мальчишка бредил, его сжигала лихорадка, а редкий ужин, который в него запихивали силой, через мгновение оказывался на полу. Единственное, что приносило успокоение, это вино. Оно притупляло боль и лихорадку, а потом приносило тьму, в которой не было ничего.
Иногда он слышал голоса, но увидеть, кто говорил, не мог. Лицо словно стянули жесткими нитками. Этими нитками зашиты и его глаза, как ему на первый взгляд казалось. Его трогали, иногда обтирали холодной водой, а потом оставляли в покое, возвращаясь, чтобы дать еды или вина. Мальчик потерял счет времени, потому что боль заставляла забыть обо всем.
Но одним холодным утром Эйден смог открыть глаза. Застонал, попробовал пошевелиться и его вырвало. Рядом раздался тяжелый вздох, шлепок тряпки и скребущий звук. Тусклый свет в шатре резанул по глазам и вызвал боль в висках. Эйден подумал, что его снова вырвет, но сумел сдержаться. Повернул голову и слабо улыбнулся, увидев, что на карачках перед его кроватью стоит один из рабов и вытирает блевотину тряпкой. Бут, молчаливой громадиной, застыл рядом.
– Бут… – тихо сказал он. Циркач нахмурился, посмотрел на него и покачал головой.
– С возвращением, малец. Я уж думал, что Тос забрал тебя.
– Все мы так думали, – тихо добавила Олкана, подходя к кровати. Эйден улыбнулся и ей, после чего попытался пошевелиться, но понял, что руки и ноги его не слушаются. На лбу сразу же выступил холодный пот, а в глазах плеснул ужас. Правда Бут и Олкана быстро сориентировались.
– Нет, тебя не парализовало, малец, – вздохнул Бут. – У тебя все кости переломаны. Ван Кольцмер велел тебя обездвижить и наложил доски.
– Доски?
– Да. Чтобы кости срослись, – Бут снова что-то проворчал под нос и добавил. – А, ты же купеческий сынок. Либо и не ломал себе ничего. Ладно, лежи пока. Набирайся сил. А я пойду мадам Анже скажу, что ты очнулся.
Вернулся он после обеда и не один. За Бутом в шатер вошла сама мадам Анже и скрюченный старик, у которого вся кожа была в мелких пигментных пятнышках. Эйден знал, что это личный лекарь мадам Анже, Ван Кольцмер, но до этого момента лично с ним не встречался.
Старик бросился к постели Эйдена и внимательно осмотрел руки и ноги, которые обмотал досками так, что мальчишка не мог пошевелиться. От Вана Кольцмера пахло травами, вином и чем-то горьким, но Эйдена эти запахи не раздражали. Куда сильнее его волновала мадам Анже, по лицу которой было совершенно непонятно, о чем она думала.
– Что скажешь? – резко спросила она старика, не обращая внимания на стоны Эйдена, которого ощупывали жесткие пальцы лекаря.
– Все плохо, мадам, – проскрипел он. – Кости срослись неправильно. Коленная чашечка разбита и вряд ли нога обретет прежнюю подвижность. Возможно в Кагре…
– В моем цирке не будет лишних ртов. Довольно, – перебила она Вана Кольцмера. Старик улыбнулся и послушно замолчал. – Что с руками?
– Потребуется много времени, чтобы мальчик вернул силы, мадам. Его до сих пор мучает лихорадка и он часто теряет сознание от малейшей нагрузки. Я давал ему сонное вино, чтобы ускорить восстановление, но боюсь, оно тоже бессильно.
– Сначала та девчонка, – зло прошептала хозяйка цирка, массируя тонкими пальцами виски. – Потом задержка с новым лагерем. Скандал на выступлении. Теперь мальчишка. Рабов купить не так-то просто, Ван. Мальчик подавал надежды, стал вольным… Кто велел тебе воровать?
– Мадам? – переспросил Эйден, когда холодные глаза уставились на него.
– Отвечай. Кто сказал тебе щипать гостей?
– Никто, мадам Анже, – тихо ответил мальчишка. Он видел, как побледнела Олкана, стоящая рядом с Бутом. – Я сам.
– Зачем? – вопросы резали, как нож, и Эйден с трудом сдерживался, чтобы не вывалить грозной хозяйке всю правду. Он понимал, что со Скеллана и остальных кожу спустят, а то и продадут на копи, которыми его частенько пугал Лёфор. Лёфор обещал помочь… Эйден сдержал слезы и ответил.
– Мне нужна была одежда, мадам. И снаряжение.