Путь Беньямина

– Вам нужно сначала сходить самой. Запомнить тропу, чтобы потом рассказывать другим. Меня здесь может не быть уже через месяц, через неделю… За мной ведь следят. Мне вести людей в Испанию небезопасно.

– Сделаю, что смогу, – сказала я, понимая, что смогу мало.

Старый мэр поцеловал меня в лоб. Огрубелую смуглую кожу вокруг его губ покрывали морщинки, похожие на складки на высохшей ягоде.

– Милая моя, сам Бог вас послал нам. – На глазах у него выступили слезы. – Я так благодарен, видите. Мне даже неловко.

Ну что мне было делать? В таких ситуациях не откажешь. Я решила пока сама не уходить в Испанию, а до поры до времени сидеть в Баньюльсе или Пор-Вандре. La route Lister должна оставаться путем к спасению как можно дольше. Конечно, в числе первых нужно будет провести через горы Еву и Тити: кто знает, как скоро пограничники успеют все пронюхать, а я хотела, чтобы семья брата как можно скорее благополучно добралась до Португалии.

Азема вручил мне большую сумку, полную овощей и банок молока.

– Молоко – для ребенка, – сказал он. – А бутылка вина – для вас. Любите вино?

Я была рада вину и всему остальному; правда, возвращаться в Пор-Вандр с нагруженной сумкой было тяжелее. И все же я не могла не наслаждаться зигзагообразной дорогой вдоль отвесной скалы. Идя в Баньюльс-сюр-Мер утром, я почти не замечала пейзажа: все мои мысли были заняты Азема. Но сейчас, подружившись с мэром, я успокоилась. Теперь волнение не мешало мне видеть мир вокруг меня.

Вдали мерцало море. За подножья гор, поднимавшиеся с одной стороны, цеплялись мох, кустарниковые дубы, сплющенные кедры. С другой стороны в долину спускались по склону подернутые дымкой тучные виноградники, на которых группками трудились работницы – маленькие пожилые, высушенные солнцем женщины, небольшая часть целой армии иссохших вдов в черных чепцах, что населяет Cредиземноморье. Небо было глубже и синее, чем море. Я долго стояла под поздним утренним солнцем и смотрела на чайку, повисшую на краю облака. Словами не передать того, что я чувствовала. Чтобы это понять, нужно было быть там.

Через пару дней, когда я отдыхала у себя в комнате в Пор-Вандре, в дверь тихо, едва слышно постучали – я уж подумала: не ставня ли где-то хлопнула? Потом поняла: за дверью кто-то стоит. Не знаю почему, но меня раздражает, когда люди действуют так нерешительно. Громче, чем требовалось, я спросила:

– Кто там?

Ответа не последовало.

Недоумевая и немного испугавшись, я открыла дверь и увидела перед собой невысокого человека средних лет, с животиком, в мятом шерстяном костюме и очках с толстыми стеклами.

– Простите меня, фрау Фиттко, за нежданный визит, – проговорил он, с трудом подыскивая слова, кланяясь и переминаясь с ноги на ногу. – Надеюсь, я не отрываю вас от чего-то важного.

Когда он говорил, его кустистые черные усы чудно подпрыгивали. Он весь пропах высохшим потом и табаком.

Прошло не меньше минуты, прежде чем я узнала Вальтера Беньямина, который как будто состарился за прошедший год лет на десять. В глаза мне бросились до блеска начищенные черные кожаные туфли и лоснившийся от долгой носки старомодный галстук, казалось душивший его. Рукава пиджака и отвороты на брюках были сильно обтрепаны.

Говоря, он не смотрел на меня, его взгляд был устремлен куда-то выше моей головы.

– Я недавно встретил вашего мужа герра Фиттко, и он навел меня на мысль найти вас здесь. Простите за смелое предположение, но он сказал, что, может быть, вы будете настольно любезны, что поможете мне перейти через границу в Испанию. Я бы и сам пошел, но, понимаете, эта местность мне незнакома.

Вполне в духе Ганса было решить за меня, что я могу все, и он, конечно, был прав. Я действительно вполне неплохо справлялась почти с чем угодно. Но все-таки тут он и впрямь высказал довольно смелое предположение.

– Прошу вас, доктор Беньямин, входите, – сказала я.

Он покачал головой (вероятно, не желая заходить в комнату, где женщина находится одна), и я согласилась прогуляться с ним в деревню. Мы нашли маленькое кафе под открытым небом с видом на море и постарались, чтобы никто не подслушал наш разговор. Мы сидели друг напротив друга, но он избегал встречаться со мной взглядом. Разговаривать так неудобно, но я понимала, что имею дело с берлинцем старой школы. Мне никогда не нравились деланые манеры, но он не фальшивил – просто старался соблюдать приличия. Он напомнил мне моего деда, который на улице приветствовал каждого, приподнимая шляпу.

Мне приходилось раньше встречать доктора Беньямина в гостях, и я была с ним шапочно знакома. Наш парижский кружок был, конечно, очень небольшим, и доктор Беньямин прослыл в среде эмигрантов интеллектуалом. Ганс иногда упоминал о нем как о «человеке, который просиживает в Национальной библиотеке, ничего не выпуская из-под своего пера».

Герр Беньямин (или «Старина Беньямин», как я окрестила его про себя) оказался более плодовитым, чем представлял себе Ганс. Он всегда таскал с собой потертый кожаный портфель с огромным капитальным трудом его жизни.