Путь Беньямина

– На эти страницах – все, что я знаю, – сказал он, показывая рукопись, – и это единственный экземпляр.

– Вам нужна целая команда монахов, – пошутила я.

Он непонимающе посмотрел на меня.

– Чтобы переписывать книгу.

– А, писцов, – мрачно улыбнулся он.

Шумное веселье было ему не свойственно, но иногда он раскатисто посмеивался – часто со странным придыханием, как будто впитывая шутку легкими. Видимо, в его жизни мало что способствовало веселью. Так, недавно в Марселе его сбросили в море, и если бы не случайно проплывавшая мимо лодка, то и он, и его рукопись погибли бы в пучине.

– Могу я предложить вам сигарету? – спросил он.

– Нет, спасибо.

Он прикурил сам, аккуратно поместив сигарету между губами и прикрыв спичку руками, чтобы ее не погасил довольно сильный ветер, дувший с моря.

После долгой затяжки он сказал:

– Сначала я поеду в Мадрид, а потом, наверное, в Танжер, откуда, как меня уверяли, можно беспрепятственно добраться до Кубы – будет видно по обстоятельствам. А после войны я планирую поселиться в Нью-Йорке.

– Говорят, Нью-Йорк – красивый город, – сказала я.

– Я тоже об этом слышал. У меня там друзья. – Его взгляд остекленел. – Ну, то есть я хорошо знаю нескольких человек в Нью-Йорке.

Говорил он с невеселой интонацией, голос его замирал в конце каждой фразы, и я поняла, что он ни секунды не верил в то, что когда-нибудь попадет на Кубу или в Нью-Йорк. И в том, что там его ждут друзья, он, быть может, тоже сомневался. Беньямин отпустил эту реплику как воздушный шарик на нитке, и он, разноцветный, подпрыгивал на ветру. Но это был всего лишь воздушный шарик: острое внимание к смыслу может уколоть его, и он лопнет.

В Марселе Старина Беньямин проникся дружескими чувствами к женщине средних лет по имени Хенни Гурланд. Она со своим сыном-подростком Хосе тоже отчаянно стремилась выбраться из Франции: ей (как и всем нам) отказали в выездной визе в Марселе. Мужа ее герра Гурланда убили летом при попытке бежать из военной тюрьмы недалеко от Тура, куда его посадили для «репатриации» в Германию. Старина Беньямин хотел, чтобы Гурланды перешли Пиренеи вместе с нами.

– Фрау Фиттко, значит, вы проведете нас в Испанию? Я не ошибся в своих надеждах?

– Проведу, если смогу.

– Конечно сможете, – сказал он. – Я в этом совершенно уверен.

Я объяснила ему, что пока еще не успела сама испробовать этот маршрут. И правда, идти я могла лишь по схеме, набросанной Азема, да и ту он начертил по памяти. Понятно, насколько ненадежной может быть такая карта, особенно когда пытаешься вспомнить все повороты тропы. Еще там было несколько важных ориентиров, их нельзя было пропустить: горная хижина, которая должна остаться слева, семь сосен на плоской возвышенности, которые следовало оставить справа, где-то рядом с вершиной вроде бы должен был появиться виноградник, и если пройти через него там, где надо, то попадешь на ту самую вершину. С одной стороны тропа круто обрывалась вниз ущельями, местами она сильно сужалась. Серьезной опасности переходу прибавляло и то, что в любой момент могли обрушиться и посыпаться камни. Азема предупреждал, что восхождение будет нелегким.

– Риск при переходе есть, – сказала я, несколько смягчая реальное положение дел: лучше было не пугать его лишний раз. – А здоровье у вас явно не на высоте.

Он уже рассказал мне о состоянии своего здоровья больше, чем мне хотелось знать, и ничего хорошего я не услышала. Сердце и легкие у него были слабые, и он был не очень вынослив. Руки у него даже сейчас тряслись, как у старика.

– Боюсь, самый большой риск – это никуда не идти, – сказал он. – Разве у нас есть выбор?

Никто в здравом уме не стал бы с ним спорить. Больше всего меня сейчас беспокоило, насколько точна карта Азема и вынесет ли Старина Беньямин этот переход.

Мы встретились следующим утром, как и договорились. Сначала мы решили поговорить с мэром Азема и попросить его рассказать о маршруте нам обоим: одна память хорошо, а две – лучше. Еву я попросила с неделю подождать, я собиралась повести ее с Тити, когда пойду через горы во второй раз и буду увереннее знать маршрут.

Сигнал тревоги включился у меня внутри, уже когда мы отправились в Баньюльс-сюр-Мер. Старина Беньямин хромал, его одолевала сильная одышка – несмотря на все мои уговоры, он наотрез отказался расставаться со своим портфелем.

– Боюсь, я не очень доверяю хозяину, – сказал он. – Недавно было несколько неприятных случаев.

Я не стала расспрашивать его об этих случаях. Было ясно, что Беньямина не разлучить с его рукописью.

Когда мы подошли к дому мэра, Беньямин был бледен совсем как мертвец: кровь отлила от щек, они светились нездоровой белизной. Он глубоко втягивал в себя воздух, как будто изо всех сил пытаясь напитать легкие. Губы у него стали синевато-серыми.

– Вам плохо? – спросила я. – Я могу найти в Баньюльсе врача, мэр поможет – если нужно.

Он поднял руку.

– Я прекрасно себя чувствую, спасибо, – сказал он, задыхаясь. – Просто немного запыхался. Не привык ходить на большие расстояния, вот и все.