Путь Беньямина

Однажды ему удалось обратить эту двойственность себе на пользу в рассказе – его единственном хорошем рассказе «Rastelli erzählt»[89]. В этой истории он рассказывает об одном фокусе легендарного Растелли[90], знаменитого жонглера, обладавшего невероятной способностью манипулировать шаром. У всех, кто видел выступления Растелли, оставалось впечатление, что его шар был живым существом. По мановению руки жонглера он подпрыгивал, как наэлектризованный, словно земного тяготения не существовало. Он описывал петли, кружился, падал, поворачивал в сторону. Он мог вертеться на голове у Растелли, а в следующую секунду вдруг выскочить из кармана его жилета.

Но магия Растелли была всего лишь хитроумной уловкой. Секрет его состоял в том, что в загадочном шаре был спрятан крохотный карлик, который и управлял его движением с помощью целой системы невидимых нитей.

В рассказе Беньямина жонглера приглашают выступить перед известным своей жестокостью и вспыльчивостью султаном. Если представление не удастся, Растелли немедленно обезглавят или навсегда прикуют к сырой стене в подземной темнице. Но вот он предстает перед деспотом и оказывается на высоте: никогда еще, кажется, шар не был так послушен ему, необъяснимым образом оживая, взлетая и приземляясь, как в тот вечер. Потрясенный султан восторженно благодарит жонглера.

Когда Растелли выходит из театра, ему суют в руку срочную записку от карлика. В ней говорится: «Дорогой мастер! Простите меня, пожалуйста. Я заболел и не смогу помогать Вам сегодня во время представления перед султаном». Таким образом, обманывая, Растелли сам обманут. Невольно он вдруг впервые становится самим собой.

Зловеще яркая, оранжевая, еще не совсем полная луна поднялась уже высоко и посылала сквозь завесу облаков столб света. «Глупо, конечно, но, кажется, она подслушивает мои мысли», – подумал Беньямин и отступил в тень высокой сосны. Такие слушатели ему не нужны.

Прислонившись спиной к дереву, он ощутил, как заскорузлая кора впивается в позвоночник. Он прятался от лунного света – так Бог в традиции каббалы удалился от мира. Об этом добровольном изгнании Бога, что называется «цимцум», очень ярко написал в шестнадцатом веке Ицхак Лурия. Чтобы освободить место для расширяющейся Вселенной, Бог скрылся, послав в мир берегущий его священный свет. Увы, мир не вынес этого неземного сияния, пошатнулся, и разбились сосуды – краеугольные камни творения. И вошло в мир зло, и наполнило его. Вселенная расширялась, и зло получило пространство, поселилось в нем, и стало расти, и распространилось повсюду, поражая все доброе. Человечеству остался лишь изнурительный, но необходимый труд исправления – «тиккун олам», восстановление мира.

Беньямин произнес вслух эти чудесные слова:

– Тиккун олам.

Он выпрямился, ему захотелось сопротивляться. Он ведь, превозмогая себя, дошел до этой поляны, откуда видна вершина, значит нельзя сдаваться, отступать, нельзя умирать. Нужно исправлять мир.

Чуть накренившись в сторону, как пьяный, Беньямин пересек лужайку. Ноги, будто отяжелевшие каждая килограммов до пятидесяти, с трудом волочились по жесткой траве. Луна заливала своим светом лежавшую внизу долину, придавая ей потусторонний вид, и ослепительно-ярко отражалась в море. Ветер, благоухающий сосной и солью, дул уже не так сильно, смягчился, не хлестал по щекам, а лишь касался их своей прохладой.

Вдруг послышался чей-то голос. Испугавшись и не успев ничего подумать, он упал на землю, зарылся лицом в колючую траву. Не дальше пятидесяти метров от него шла небольшая патрульная группа. Солдаты непринужденно болтали. Беньямин напряженно вслушивался, надеясь, что его не заметят. Сердце громко колотилось в груди, словно били в литавры. Такой светлой ночью не спрячешься, но тропа проходит внизу, довольно далеко, и, чтобы увидеть его, им пришлось бы вытянуть шеи.

Говорили по-французски, не по-немецки – это уже лучше. Наверное, просто местные парни, которых забрили на службу в пограничной охране. Для многих молодых людей, оказавшихся сейчас в армии, война – забава, мальчишеское приключение. Когда-нибудь они будут вспоминать эти годы с ностальгией, со смутным, но не подлежащим сомнению чувством, что с ними однажды произошло что-то важное и интересное, а потом все кануло в Лету. Печальная истина заключается в том, что нет какой-то общей войны: идут тысячи маленьких войн в тысячах разных мест. Поразительно, как много лиц у этой беды.

Когда сразу несколько патрульных громко засмеялись, Беньямин не удержался и приподнял голову. Они шли совсем рядом, их каски и штыки посверкивали в лунном свете. Беньямин смотрел, как они гуськом удаляются и исчезают за поворотом тропы. Постепенно смолкли и их голоса. На всякий случай он подождал с полчаса и только потом поднялся на ноги.