Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Берт относился со здоровым пофигизмом ко всему, что касалось его внешности. Чист, опрятен, цвета вроде не вступают в неразрешимое противоречие друг с другом, и будет. Так что манеры Горрена, его трепетное отношение к тому, как он выглядит, ничего кроме легкой насмешки не вызывали. Он был вполне органичен в той роли, которую написал для себя, и если он считает необходимым играть именно ее, кто таков Берт, чтобы судить? Хотя если немного постараться, можно было представить его в других амплуа: романтический герой-любовник. Вполне возможно, чей-нибудь возлюбленный, которого обожали за юную красоту и который к восторгу обожателя умер совсем молодым, не позволив зрелости осквернить ее. Или что-нибудь еще не менее романтичное, желательно декорированное чьей-нибудь героической или мученической смертью, по возможности краткосрочной — Горрен Даг хорошо бы вписался и в такую роль. Позже, правда, когда его узнаешь чуть получше, слушаешь его речи не только в ситуациях, которые изначально располагают к пропаганде и риторичности, когда Горрен позволяет себе немного расслабиться, в это верится уже с трудом. На смерть кого послать – он, возможно, не дрогнул бы. Самому пойти — Берт был не уверен. В любом случае, Горрен принимал был решение или соглашался с чужим с хорошо оттренированной грацией и многократно отрепетированной улыбкой, наклоном головы и даже взглядом.

И Берт ничего не мог поделать с собой: Горрен нравился ему. Когда трепался на самые разные темы — это было привлекательно. Говорил ли он о каких-то знаковых событиях, вроде обустройства десятого по счету плавучего города — высказывал приличествующее одобрение; но когда привлекал в речь фразы из официального мнения, они звучали так насмешливо, что Берт хрюкал, с трудом сдерживая смех. А фразочки вплетались в изначально напичканную двусмысленностями речь таким образом, купировались с такой ловкостью, что на выходе получалось нечто, противоположное официальным догмам. Когда разговор дрейфовал в сторону сплетен, Берт снова удивлялся: Горрен знал практически всех его знакомых, а помимо этого, начальство, начальство начальства и еще на пять уровней вверх. Говорил о них вроде как дружелюбно, но Бет улавливал совсем иные мотивы; равным образом не приходилось сомневаться, что Горрен знаком не только с общественным «я» этих несчастных, но и методично собирает информацию о самых разных делишках. Но что во всем этом нравилось Берту, так это легкость, с какой Горрен относился к себе самому. С чувством юмора у него все было в порядке, и посмеяться он мог и над собой в том числе.

На вопрос Горрена о дипломатическом Брюсселе Берт отвечал неторопливо, стараясь сказать достаточно, но ни в коем случае не слишком много. Если он прав и Горрен действительно хорошо осведомлен о том крокодильем питомнике, куда собирается войти под руку с Бертом, то ему наблюдения Берта до одного места, потому что он наверняка знает не меньше. Но сказать недостаточно — это представляет Берта в не самом лучшем свете. Мол, на халяву таскался по самым разным местам, а работу не работал, развлекался, но ничего помимо этого. Нехорошо, ай-ай-ай. Так что Берт рассказывал. Видел заместителя председателя сектора южно-азиатской политики в оживленной беседе с южно-африканским атташе. Причем когда к ним подошел супруг алжирского представителя в Лиге — женщины, что все еще было исключением, но не правилом, для многих государств этого региона, — эти двое замолчали слишком внезапно, а разговор потом застопорился; председатель отправился восвояси две минуты спустя, южно-африканец откровенно изыскивал возможность избавиться от общества супруга дипломата.

— А сами азиаты? — полюбопытствовал Горрен, заказав еще кофе.

Сами азиаты держались кучкой. Африканцев, особенно из медного пояса, терпели, но особо учтивыми не были. С европейцами были неожиданно высокомерными.

— Они, кстати, впекли в одну космическую программу под четыре миллиарда цехинов. Ты в курсе? — праздно поинтересовался Горрен.

Берт задумался.

— СМИ трубили о двух с половиной, но два года назад.

Горрен, прищурившись, смотрел на него.

— Мы говорим об одной программе, месье Франк?

Берт замолчал; он смотрел, как официант ставит перед ним чашку, замирает на секунду, глядя на Горрена. Тот поднял взгляд, улыбнулся, и официант ушел. Горрен снова смотрел на Берта.

— Медные астероиды– скорей исключение, чем правило, если я правильно помню астроминерологию, — нахмурившись, произнес Берт. — Даже если они вбухали такие колоссальные бабки в космопрограмму с прицелом на изыскания на каких-нибудь астероидах, то это все равно не скорая песня. Это не объясняет их поведения.

— Как насчет скрытой миграционной экспансии? — учтиво поинтересовался Горрен и неторопливо поднес чашку к губам. Он подмигнул Берту поверх ее края. Как — будто — флиртовал –ублюдок!

Берт хмыкнул и тряхнул головой.