Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

В одном из протоколов ему попала на глаза фамилия «Даг». Берт заинтересовался, начал разнюхивать, что за тип этот епископ Даг. Спрашивать Горрена напрямую не рискнул: тема достаточно щекотливая. Вдруг он внебрачный сын этого епископа – или обиженный племянник – или еще какой бедный родственник. Если так, то уверенность Горрена находила объяснение – он мог знать об этом не понаслышке; при этом и его нежелание самому заниматься установлением тесных контактов с клириками тоже становилось понятным.

Поэтому Берт присматривался к одному епископу с фамилией Даг, искал других людей с этой же фамилией. Оказывалось, его подозрения были вполне обоснованными: был то ли клан, то ли что-то наподобие спор, рассеянных по самым разным епархиям, не особо соотносившихся друг с другом, – если эти Даги предпочитали не общаться друг с другом. В Кёльне Берт даже оказался зван на ужин, где познакомился с еще одним епископом Дагом, а отвозил его в гостиницу секретарь епископа – племянник.

– Напоминает институт пажества, – негромко заметил Берт.

Секретарь Даг с любопытством посмотрел на него.

– Мне хотелось бы понять, что именно вы имеете в виду, – весело отозвался он.

– Например, что сын его двоюродной сестры служит при епископе мальчиком на побегушках. Это можно назвать как-то иначе?

– Послушанием, – нисколько не удивившись, предложил Эйнор Даг. – На самом деле, его преосвященство очень сильно обязал маму, когда согласился взять меня на обучение, и здорово подставился под критику. Впрочем, с меня и спрашивают больше, чем с простого мальчика. Я бы, наверное, предпочел что-нибудь более независимое.

– Вы все еще можете изменить статускво. Перейти, например, в другой епископат.

– Послушание, месье Франк, – улыбнулся Эйнор Даг. – Я дал обет и если нарушу, на меня везде будут смотреть с очень сильным подозрением. Наверное, мне можно будет на что-то рассчитывать только в миру. У нас на такие вещи смотрят неодобрительно.

– А вы хотите посвятить всю свою жизнь церкви?

– Разумеется, – ответил Эйнор. Сразу, без запинки, не задумываясь, словно для него это давно было решенным делом.

– Это утомительно, – нахохлился Берт. – Как представлю эти бесконечные службы, совещания, послушания, еще эту необходимость носить сюртуки… кстати, нижнее белье у вас тоже регламентировано?

Юноша, обычный молодой человек из мира мог вспыхнуть и обидеться. Мог предположить нечистые помыслы, да что угодно. Мог застыдиться. Эйнор – снова засмеялся.

– Вы придаете слишком много значения несущественным вещам, месье Франк. Регламентировано, но не жестко. Мы служим Высшему Существу, и нам позволено делать это с разумными удобствами. Так что нам позволены некоторые вольности. Это действительно важно?

– Это любопытно. Я помню, когда мне было восемнадцать, я носил ирокез и пирсинг. Кучу пирсинга. И татуировки. На совершеннолетие подарил себе рукав. Зарабатывал на него добрых полгода. Причем главным условием было как у приятеля из соседнего квартала, но круче. А кроссовки! У матери глаза слезились, до того яркий у них цвет был. Юность это все-таки время самовыражения. Так что я с трудом представляю, чтобы в восемнадцать лет носить точно такой же сюртук, или пиджак там, как у всех других.

– У вас есть татуировки? – восхищенно спросил Эйнор.

– А то! – гордо ответил Берт.

Эйнор колебался. Эйнора раздирало любопытсто. Любопытство в нем боролось с вежливостью, и та была поддерживаема желанием казаться взрослым и сдержанным, а возможно, и какими-то третьестепенными доводами разума. Любопытство победило. Потому что было юно и принадлежало Эйнору изначально, а не было воспитываемо дядюшкой и прочими старшими братьями.

– А можно посмотреть? – смущенно спросил он и виновато улыбнулся.

– Парень, – с упреком сказал Берт, – вот сейчас я с полным основанием могу пригласить тебя к себе в номер, и если бы в тебе была хоть толика малого смысла, ты жал бы уже на тревожную кнопку и улепетывал к дяде под сутану. В тебе вообще нет здравого смысла?

Эйнор недоуменно смотрел на него.

– Вы намекаете, что это неприлично? – робко предположил он.

– Я прямым текстом говорю, что могу оказаться маньяком, обожающим пить кровь молоденьких церковных служек, а ты так легко соглашаешься ступить в ловушку.

– А вы – действительно?

– Да нет же!

– Ну тогда все в порядке. Если, конечно, я не веду себя назойливо.

– Да брось. – Отмахнулся Берт. – Идем. Какао не предложу, потому что нет. Чая вроде тоже нет. Есть кола.

– Спасибо, – жизнерадостно поблагодарил Эйнор.

Мальчик он был прехорошенький. Консьержка удивленно посмотрела на него и подозрительно на Берта, а через две минуты, расплывшись в улыбке, рассказывала Эйнору, как ухаживать за розой. Он, казалось, не шел, а порхал – по лестнице взлетал легко, не касаясь ступеней, замер у двери в номер Берта и ждал его, тяжело ступавшего, позевывавшего, не торопившегося жить.

– Я, если честно, удивлен, что у вас есть такие штуки, – искренне сообщил Эйнор. – Вы кажетесь таким серьезным человеком, здравомыслящим, это просто неожиданно, что у вас есть татуировки. Ну и еще вы так легко о них говорите.