Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

До гостиницы он добирался самостоятельно. Некая Ингер Стов связалась с ним и предложила поужинать. Она пыталась быть вежливой, и достаточно успешно, но Берт только ухмылялся: в интонации, в том, как она смотрела на него с экрана – прямо, чуть свысока, в том, как она строила фразы, ощущалось, что она не потерпит отказа, а ужин, который после перелета должен был бы быть легким, необременительным мероприятием, вполне может оказаться допросом. Но и отказаться он не рискнул, сослаться на усталось, джетлаг, черта, дьявола. Она же, получив от него требуемое – согласие, кратко попрощалась и отключилась. Берт только хмыкнул. Это можно было бы запросто расценить как невежливость, если бы он хотел. На самом деле – какая к лешему разница, что эти типы из себя представляют и чего хотят от него. Еще меньше значило, как они себя ведут: с Бертом, в его присутствии или друг с другом. Главное, наверное – это послушно следовать за ними к какой-то цели, по пути теша себя мыслью, что в том, что по этому пути все-таки добрели если не до пункта назначения, так хоть куда нибудь, есть и его заслуга.

Он нашел свободный кэб, выбрал гостиницу на экране, затем отчего-то обмяк на сиденье, начал рассеянно рыться в сумке, словно в поисках чего-то. Как бы искин, установленный в кэбе, не подумал, что Берт собирается вандальничать, рассеянно подумалось ему, и он поставил сумку на сиденье рядом с собой, откинулся на спинку, уставился в окно. Мысли, как зачарованные, возвращались к предыдущим разговорам с этими типами. Горрен был прав, не мог быть неправ, это очевидно ведь: в информации Берта было всего ничего ценного – там замечания по поводу настроений у людей, приближенных к самом верху, там – сведения о том, что думают простые люди, там – координаты людей, с которыми лучше всего связываться членам миссий, которые Лига свободных государств отправляет в Африку. Там – если не консультация по этнопсихологии, то по крайней мере предостережения, как не следует вести себя с местными. Берт был не настолько самонадеян, чтобы считать себя спасителем до предела натянувшихся отношений между Африкой и Европой: их, как казалось ему подчас, невозможно ни спасти, ни разорвать полностью. Это как взять лист, с одной стороны испечатанный мелким шрифтом, и попытаться отделить заполненную сторону от пустой.

Эта «некая Ингер Стов» оказалась невысокой стройной женщиной, хорошо одетой и несшей себя с замечательной смесью самоуверенности и естественности; и ни при каких обстоятельствах Берт не назвал бы ее изящной, хотя – ее запястья были аристократично узкими, пальцы – тонкими и длинными; вообще если оценивать ее только по отдельным частям тела – да, эта Ингер Стов была хороша. Но достаточно было посмотреть ей вслед, а еще хуже – заглянуть в глаза, чтобы понять: изящного в ней – только решения, которые она принимает в безвыходных ситуациях.

– За ужин платим мы, – милостиво уведомила она Берта. Он попытался воспротивиться, успел только выдавить невнятное «э…», она же взмахом руки устранила все доводы, которые он почти оформил в слова, и предложила-приказала усаживаться и знакомиться с меню.

Ресторан был из знакомых Берту – небольших, недорогих, уютных. Так, чтобы можно было говорить, не повышая голоса, видеть всех, кто пришел, и контроллировать официантов – тоже могли оказаться вражескими агентами, наемными киллерами или кем там еще.

Кухня тоже была неплоха; с другой стороны, Берту все труднее оказывалось вспомнить, что за диковинка такая скрывалась под смутно знакомым названием, а когда он пробовал блюдо, выяснялось, что в нем все было не так: приготовлено не так, специи не те, подача не та. Он словно старому знакомому обрадовался южно-африканскому вину из знакомой местности. Когда заказывал, успел поймать саркастичный взгляд Ингер. Ну и пусть ее, раздраженно подумал Берт. Пусть думает, что угодно. он здесь не для того, чтобы смотреть ей в рот.

Собравшись посмотреть на нее, Берт не увидел ожидаемого высокомерия. Он даже заподозрил, что и тот саркастичный взгляд, неожиданно задевший его, тоже показался. Но нет, это, кажется, было обычным для Ингер Стов поведением. Она говорила что с ним, что с официантами, не повышая голоса, смотрела прямо в лицо, чуть вскинув голову, совершала очень мало жестов; более того, заговорив на относительно серьезную тему – не перелет Берта, не погода в каком-то местечке, в котором располагался курорт, где она с подругами провела однажды замечательную послеразводную терапию – «помилуйте, я не замужем, не состою в гетеро– и гомосексуальных отношениях, – пояснила она на любопытно сдвинутые к переносице брови Берта, – но моя приятельница прошла через развод, а вторая почти решилась на него», – Ингер складывала руки, застывала и не двигалась минутами, десятками минут. Она даже почти не моргала, глядела пристально и тяжело – и Берт яростно боролся с инстинктивным почти желанием съежиться и спрятаться под стол, заставлял себя улыбаться, пусть и вопреки темам, на которые они говорили, и звучать бодро и самую малость легкомысленно.