Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Тогда Берту было любопытно, не более. Теперь он вспоминал тот разговор и прикидывал, можно ли использовать что-нибудь из него в качестве дополнительного материала, скорей даже фоновых знаний, для какого-нибудь очерка. Есть ли шанс разговорить кого-нибудь, да хоть того типа с угрюмым лицом и забавным низким лбом, под которым посверкивали злые, острые, умные глаза, чтобы он рассказал, что делает на этом рейсе, как вообще он дошел до такой жизни, нравится ли она ему, есть ли у него какие-нибудь секреты, и так далее, и тому подобное. Берт не спешил хвататься за блокнот, тем более он не думал, что из этого выйдет что-нибудь толковое, но, таким образом развлекая себя, можно было оградить мозг от неприятных, тяжелых, удручающих мыслей. Благо думать было о чем.

Коринт Ильмондерра проводил вне Йоханнесбурга бесконечно много времени. Он же требовал бесконечно много внимания. Берт не мог оставить свой комм на полчаса, без того чтобы Коринт не устроил ему истерику; и при всем желании Берт не мог подобрать иной характеристики тем спектаклям, на которые становились все щедрее его отношения с Коринтом. И как бы он ни старался избавиться от нехороших мыслей, но они все упрямее наполняли его голову: отношения – что за они? Заявлять, что у них с Коринтом, даже, скорей, у Коринта с ним что-то серьезное – так Берт был то ли скромен не в меру, то ли пребывал в утрированно-самоуничижительном настроении, чем дальше, тем больше, но он считал все серьезней, что недотягивает классом до Коринта. Тот, райская птица, был личным помощником одного из самых влиятельных людей на ландшафте деловой Африки, он же, красавец, был чистокровным африканцем, он же, умница, был и красавцем, знал, что красавец, вел себя соответственно. Крутись, как хочешь, а Коринт Ильмондерра обладал достойным зависти настоящим, перед ним простиралось вполне себе благоприятное будущее, и даже если прошлое у Коринта было так себе, на это можно было смело закрыть глаза. Насчет себя Берт ничего такого не мог сказать. Даже если вспомнить мечты, которыми он подбадривал себя лет семь-восемь назад, так от них ничего не осталось. Хотел мирно работать в своем секторе, был не против пробраться в начальники, но не готов был жертвовать своей нервной системой до такой степени, чтобы прогрызать себе путь наверх; рассчитывал на многие десятилетия относительно спокойной и совершенно невыразительной карьеры. Теперь же – у него сосало под ложечкой от удручающего, где-то даже пугающего осознания одного прискорбного факта: он по своей ли воле, против ли ее оказался успешным в странных, неожиданных для себя сферах. Это было неплохо; спасибо Горрену, пристально следившему за тем, чтобы краткосрочные успехи Берта конвертировались в более надежную валюту. А дальше? Берт совершенно не представлял, что делать, когда он худо-бедно сживется со своими достижениями. И он только и мог, что беспомощно вздыхать, думая о них с Коринтом, о Коринте и нем.

О самом-то Коринте думалось как раз иначе. Берт категорически отказывался оценивать глубину и искренность своих чувств, их надежность и что угодно еще, чего могли бы потребовать сентиментальные собеседники. Он вообще боялся как бы то ни было характеризовать, что бы там между ним и Коринтом ни случалось. Ну да, были вместе. Ну да, встречались вполне себе часто и знакомы достаточно давно, чтобы решить, что у них – устоявшееся знакомство. Ну да, Берт был счастлив, собираясь увидеть Коринта и – чаще всего – первые полчаса-час их встречи; затем Коринт выплескивал на него всю мощь своего дурного настроения, которая, скажем прямо, соответствовала размерам его гардероба, и бодрость духа у Берта съеживалась в ужасе в крохотный комочек; ну да, очень часто он был рад, сбегая от Коринта. И – да, он начинал скучать практически сразу же. И все равно, как бы агрессивен ни был Коринт, как бы зло он ни скандалил, Берт не мог ничего с собой поделать: он благоговел. Не мог сердиться – любовался. Редко, очень редко язвительность Коринта допекала его до такой степени, чтобы Берт начинал огрызаться. И его силы духа совершенно не хватало, чтобы прекратить их отношения.