Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Амор поморщился, покачал головой. Доктор Декрит похлопала его по руке, сказала:

– Я буду молиться, чтобы у вас получилось, отец священник. Я очень редко это делаю, признаться, я очень долго времени убеждала себя, что я – агностик, но вас послал к нам Всевышний. Хотя бы в благодарность за вас я буду молиться.

– Какая самонадеятельная избирательность, – мягко упрекнул ее Амор. – Неужели остальные не стоят вашего доброго слова?

– Нет, иногда вы определенно бываете совершенно невыносимы, – в шутливом негодовании воскликнула доктор Декрит. – Стоят, конечно стоят. И – да, я признаю: я склонна к самонадеянности. Иначе я не смогла бы удержаться на моем посту здесь, в Африке.

Амор усмехнулся, кивнул; ему совершенно не хотелось вступать в дискуссии, начинать душепопечительные беседы, вестись на провокации. Он хотел одного – чтобы этот день закончился. И Амор начертил крошечный крестик под ее ключицей и задрал голову к небу. Его было почти невидно – лагерь был славно оснащен прожекторами, – но оно все-таки было знакомо-бездонным, молчаливым, любопытным, сочувствующим, подбадривающим.

Ему не спалось. Комм молчал, Яспер не откликнулся на пожелание благословений – наверное, был занят очередным геройством; кровать была слишком мягкой; в лагере было слишком шумно; разум, привыкший к тому, чтобы бодрствовать круглосуточно, упрямо отказывался отключиться, отдохнуть самому, дать отдохнуть телу. Амор полежал с открытыми глазами, решил прогуляться – а ну как устанет и сможет заснуть. А лагерь не спал. Кажется, не один Амор мучился бессонницей. Медбрат выглянул из отсека, зевая, пробормотал приветствие, скомкавшееся за ладонью, которой он прикрыл рот; Амор улыбнулся и помахал ему.

– Я прогуляюсь немного, – зачем-то пояснил он.

Медбрат кивнул и снова скрылся в отсеке. Амор замер на секунду, вслушался: он слышал храпы, чьи-то совсем тихие разговоры, кто-то тихо стонал. Кажется, и плакал. Ночь могла быть благодушной хозяйкой, когда ее это устраивало, но некоторые знали и ее острые клыки. Амор решил проверить Иге и – это казалось ему куда более важным – Эше.

Иге спал крепко – Амор нашел в этом своеобразное удовлетворение. Словно мальчишка дерзко говорил своему прошлому: фиг тебе, не возьмешь, назло тебе буду жить. Он подошел к кровати Иге – тот вскинул голову, посмотрел на него мутными спросонья глазами, и его рука попыталась ухватить простыню в пригоршню, словно Иге рассчитывал найти рядом оружие и защищаться, а через пару секунд он, узнав Амора, выдохнул: «А, отец священник». Амор приказал ему: спи, – и Иге зевнул, опустил голову на подушку и сразу же заснул. Амор подумал было погладить его по голове – ласка, ставшая привычной за те часы, которые они провели бок о бок с Иге, но одно дело удовлетворенно оглядывать плоды своих трудов, и другое – будить сонного звереныша.

А в помещении установилась странная тишина. Не такая, как бывает, когда два десятка детей, уставших за день, спят как сурки, нисколько. Тех, кто не притворялся, Амор слышал: они всхлипывали, тяжело дышали, беспокойно ворочались; другие же – только притворялись спящими: застыв, ждали чего-то. Амор очень хотел надеяться, что они знали, кто он, и узнали его. Амор опустился на корточки у соседней кровати. И – мальчик тут же открыл глаза.

– Не спишь? – шепотом спросил Амор.

– Дурные сны снятся, – пожаловался мальчик.

– А мы их прогоним, – бодро произнес Амор. – Повторяй за мной.

Он начал читать молитву – совсем простую, какую только мог сложить – и услышал даже не шепот, вздох с соседней кровати. Он нарисовал крест прямо на лбу мальчика, подошел к другой кровати – как по команде, лежавший на ней тут же открыл глаза. Амор еще раз повторил последнююю фразу – благословляющую формулу – и осторожно коснулся лба; глаза под ним закрылись, когда он убрал палец, снова открылись.

– Спокойной ночи, – тихо прошептал Амор.

И ему шепотом в ответ:

– Спокойной ночи.

Он вышел к медпосту, у которого уже стояла медсестра, поджидая его. Она сказала:

– Я нашим умным докторам скажу, чтобы они вместо снотворного прописали этим оглоедам молитвы с вами, отец священник.

Амор не удержался – улыбнулся.

– Зачем прописывать сахарные пилюли, сестра Далила?

Она неодобрительно цыкнула и покачала головой. Ткнув пальцем в сторону палаты с Иге, она сказала:

– Я вам вот что скажу, отец священник, я тут три года. Я наблюдаю за ними по мониторам, и я кое-что знаю о том, как они спят. Мне достаточно три секунды посмотреть за ними, чтобы знать, когда у кого начнутся кошмары, и мне иногда кажется, что я скажу, какие это будут кошмары. Я сама была в таком лагере, как пациентка, отец священник, такая женщина, как доктор Илария, – сестра Далила ткнула пальцем в сторону административного корпуса, – убедила меня остаться с ними и учиться медделу. Я понимаю их, отец священник, слишком хорошо. И я вам скажу: те, рядом с кем вы посидели, они долго будут спать спокойно. Ничего это не сахарная пилюля!

Амор закатил глаза.