Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Иге провожал его до самого барака, откуда все еще не выпускали Эше. Снова нашли что-то подозрительное: врачи сначала объясняли подробно, привычно выстреливая сложные слова. Иге, на беду Амора, не отлипавший от него, начал судорожно вздрагивать от сдерживаемых всхлипов – услышал много сложных и умных слов, не смог истолковать ни одного, решил, что дело совсем плохо. И не будь рядом с Амором столько взрослых и уважаемых людей, наверняка выдал бы привычное: «Он умрет». Далеких воспоминаний Амора хватало, чтобы примерно понять, что у Эше крупные проблемы с печенью и пищеводом, что над вторым врачи работают, над первым тоже – в лаборатории уже принялись выращивать ткань для новой печени Эше. Амор почти не сомневался, что физическое здоровье Эше обеспечат – если до сих пор не сдох, то теперь ему точно обеспечат достойное качество жизни. Куда больше его беспокоило иное, то, о чем у эпидемиологов, паразитологов, гастроэнтеролологов, эндокринологов не хватало времени, не было сил задуматься. Вскользь они говорили: психпомощь. Обстоятельно – нет, хотя – «мальчик ведет себя недружелюбно, пытается отказаться от процедур, с согласием на операцию могут возникнуть очень большие проблемы», и так далее. Появился Тафари в сопровождении военного из нацармии; Иге затаился рядом с ним. Тафари поздоровался с Амором, сурово оглядел Иге – и протянул ему руку, которую тот пожал трепетно, с благоговением, глядя на него круглыми глазами, в которых мешались страх и деткий восторг. Мальчик так и топтался бы, не желая оказаться слишком далеко от своего героя – от двух: отца священника и настоящего майора из войск, не самозванца, – но Тафари сухо поинтересовался, как у Иге успехи с математикой, подготовился ли он к завтрашнему уроку. Иге страдальчески поморщился, но все-таки ушел – печально повесив плечи, трагично вздыхая, уныло загребая ногами землю. Тафари покосился ему вслед и важно сказал:

– В девяноста пяти случаях из ста уроки у молодых людей вот этого возраста оказываются отодвинуты на второй, а то и на третий план куда более важными, глобальными даже проблемами.

Майор Лететр, сопровождавший его, дернул углом рта, сдерживая понимающую улыбку.

– У меня это была рыбалка.

Тафари оскалился.

– Ненавижу и рыбалку, и рыбу, – процедил он.

Амор не был удивлен: Тафари, очевидно, насмотрелся на нее в детстве. И, памятуя о недавнем разговоре, он предположил, что когда у него появилась такая возможность – учиться, Тафари решительно обосновался в тех самых пяти процентах.

В качестве знака почтения Тафари сообщил Амору, что майор Лететр хочет чуть подробней расспросить мальчика о налетах, местах их стоянок – и снабженцах. И это ни в коей мере не допрос обвиняемого, а свидетеля, и оба – Тафари и Леметр – просили Амора обратить внимание Эше именно на это обстоятельство.

На вопросительный взгляд Амора – сначала на Леметра, затем на Тафари, последний подтвердил:

– Сначала мы расспросим его на предмет этих обстоятельств. Потом остальное, то, что входит в мои интересы. Енох мне там совершенно не нужен, а вы – еще как.

– В ваши интересы? – глухо спросил Амор, терзаемый очень нехорошими предчувствиями.

Тафари после короткой паузы сказал:

– Мы решили переквалифицировать эти случаи. Чтобы обеспечить им иммунитет как пострадавшим от насилия. Лига продавливает сейчас охранный закон для таких воробьев, как Эше, и, в принципе, у нее неплохие шансы. Мне нужно его согласие на сотрудничество. И я прошу вас, отец священник, воздействовать на него.

Амор покачал головой, отвернулся, скрестил руки на груди, опустил голову.

– Любой из медработников здесь подтвердит, что над ними творилось физическое и сексуальное насилие, – тихо говорил Тафари. – Благодаря кое-каким людям, в том числе и доктору Декрит и командорше Франк, жертвам насилия могут быть предоставлены определенные льготы. Но ни Альба, ни доктор Илария не смогут сделать всего возможного для этих щенят, если не будет совершено определеных шагов. Их сотрудничество – один из них. Их заявление о том, что с ними совершалось насилие – обязательно. Без этого у нас будут связаны руки. Отец Амор, – куда тише продолжил Тафари, – я понимаю, что мне придется тупым ножом вспороть брюхо, вытянуть кишки из пацана и погрузить их в ванну с солевым раствором. Меня самого тошнит, что я должен это делать, но если я этого не сделаю, доктор Илария не сможет дать ход медзаключению, а Альба привлечь юристов. Понимаете?

Амор отчаянно качал головой.

– Отец Даг, – вмешался в разговор Леметр, – мы должны остановить и упрятать этого ублюдка. Наказать его и остальных так, чтобы никак и никогда никто больше не осмеливался. И для них это точно так же может оказаться важным.

– Я понимаю, – выдохнул Амор. – Я все понимаю. Но это может и убить его. Я поверю в то, что Иге проживет относительно уравновешенную жизнь, но насчет его, – он кивнул в направлении палаты Эше, – все может оказаться крайне печальным.