Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Затем он заглядывал в боксы с другими больными, обменивался бодрыми репликами с дежурными и выходил на улицу. Стоял перед бараком в растерянности, не в силах определиться, что именно ему делать теперь, когда закончился еще один день. Амор с трудом помнил, с чего он начинался, с обреченностью ждал следующего, точно так же не сулившего ничего хорошего. Он заглядывал к Иге, к Вере, привычно улыбался, убеждаясь, что они спят вполне мирно, шел дальше – к часовне. К своей кровати идти не хотел, боясь, что если уляжется, то не заснет, и не потому, что выпил крепкого кофе – по иным причинам. А если сон одолеет, ничего хорошего с собой не принесет, а скорее лишит отстатков мира, упрямо сохранявшихся в его душе.

В часовне Амор задремал, кажется, погрузился в то странное состояние между сном и явью. Перед ним один за другим проходили все люди, которых он встретил на пути в лагерь. Те, кто остались сидеть на дороге, смиренно дожидаясь смерти; те, чьим телам они пытались по мере сил отдать последнюю дань. Они что-то говорили: печально, покорно, – некоторые молчали. Амор не мог вспомнить их имен и лиц, но точно помнил, кто они, что за люди; он не пытался заговорить с ними – не о чем, и они не собирались начать разговор.

Он проснулся – выплыл из своей дремоты: знакомый голос говорил ему: «Ты почему не в постели, неутомимый отче? Давай-ка, поднимайся, и пойдем. На этих дурацких скамьях не отдохнуть совсем», – ругался Яспер, тянул Амора вверх, поддерживал, когда он приходил в себя.

– Пойдем-ка. – Сурово сказал Яспер. – У тебя какое-то навязчивое стремление избегать нормальных человеческих условий для отдыха. Я видел твое место, и оно ужасно. Моя комната по сравнению с ним – это просто королевские апартаменты. Так что мы идем туда.

Амор огляделся – он помнил: нужно убедиться, что все свечи потушены, но зачем убеждаться в этом? Для чего свечи? И стоял бы он в растерянности до самого утра, но Яспер вывел его из часовни и вел куда-то, положив руки на плечи и направляя. Амор подчинялся – с ним это было так просто: Яспер очень любил принимать решения.

– Что здесь с тобой делают в этом лагере, милосердный отче? – сурово спросил он – то ли пятнадцать минут, то ли полтора часа спустя.

Амор приподнял голову с подушки и снова уронил ее.

– Ничего сверх обычного, – непослушными губами выговорил он. Подумав, добавил: – Ничего сверх своего.

========== Часть 32 ==========

Спать было жарко. Тесно. Жестко. Уютно. Последнее – от жаркого дыхания в шею, странным образом распалявшего и успокаивающего. Запаха – Амор не мог привыкнуть к своему, изменившемуся, чужому; другой же запах он признавал, принимал, и этот запах словно шептал ему: все хорошо, даже в твоем мирке есть место чему-то постоянному. Правда, Амор долго не мог сообразить спросонья, где он. Не в своем боксе – это точно, и даже не в своем бараке. Голоса, которые он слышал, были какие-то иные, более грубые, резкие, отрывистые, напоминавшие выстрелы, что ли. Местные, мирные говорили иначе: быстро, монотонно, многословно, словно пытались втиснуть в минимум времени максимум информации; и голоса все-таки были другими, не такими грубыми, скрежещущими. Амор прислушался, а чтобы удобней было, чуть повернул голову, пытаясь восстановить воспоминания о времени между настоящим и тем моментом, когда он добрался до часовни в странном, одурманенном состоянии. На протяжении всех их ему упорно мерещился Яспер Эйдерлинк – Амор не только видел его, но ощущал: ладони на плечах, встревоженный взгляд на лице, бархатный голос, вливавшийся в уши. Амор оставался сидеть в часовне – пришел, чтобы отгородиться от дневных событий, подминавших под себя, расплющивавших, словно сель; он хотел вырваться из дел насущных, взглянуть в иные измерения, открыться иным перспективам, потому что в вихре обязанностей, которые сам он взвалил на себя – где по слабости духа, где – потому что это было его долгом, как сам Амор его представлял, где – потому что не мог сказать «нет» – он забывал, кто он есть и что он делал не с удовольствием, ни в коем случае, но с удовлетворением точно.

– Ты не спишь, неугомонный спаситель всего человечества оптом и в розницу? – прямо в ухо прошептал сонный голос Яспера Эйдерлинка. И – неожиданное движение: как будто Яспер потерся подбородком о плечо Амора. Яспер зевнул, потянулся, улегся на спину рядом с Амором и смачно причмокнул. Лежать было определенно тесно – и здорово.

– И что я здесь делаю? – полюбопытствовал Амор. – И кстати, я где?

– Два совершенно потрясающих вопроса. – Хмыкнул Яспер, наслаждавшийся последними секундами сна – голос у него был своеобразный, словно у огромного сытого и умиротворенного, хорошо вычесанного и лежащего на уютной и теплой лежанке кошака. – Отвечаю на первый: лежишь на кровати. Отвечаю на второй: в моей капсуле. Язык не поворачивается, знаешь ли, называть эти клетушки спальнями или как-то еще.

Он заложил руки за голову, согнул в колене одну ногу. Заговорил: