Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Сам Амор изменился. Яспер, к своему удивлению, понял, что не знал его толком. Был друг, на чьи надежные плечи всегда можно было сгрузить свои печали и сомнения, кто поддерживал в некоторых начинаниях, остерегался одобрять иные — симпатичный вполне объективно, иногда даже казавшийся привлекательным, допускавший флирт, но не поддерживавший его. У Амора были вполне определенные моральные принципы — устойчивые, стабильные и внятные, на которые ему самому было просто ориентироваться; у Амора были минимальные притязания, что Ясперу было трудно понять — в свое время. Амор был лучшим другом, которого Яспер хотел бы себе. Не приятелем — для этого нужны иные люди с иными личностями; Яспер, по большому счету, и против Сибе Винка ничего не имел с этой точки зрения. Но и Амора становилось все сложней низводить до простого «друг». Он был чем-то значительно большим, важным, существенным в жизни Яспера, и, благодаря событиям последнего года, его роль изменилась в иную сторону. Яспер хотел выговорить ему все свои сомнения, треволнения и решения, а сам не мог не думать: помнит ли он, как они ютились вместе на той узкой койке, больше похожей на лавку, в той душной каморке? Сам-то он помнил. Пытался проверить: осторожными вопросами, очень тонкими, очень многозначительными замечаниями, которые должны были оказаться понятными пожившему человеку, двусмысленными улыбками, комплиментами и прочими уловками из своего арсенала — Яспер Эйдерлинк все-таки любил это дело, как любил политику, и, как ни крути, что такое флирт, как не политическая кампания, рассчитанная на микроаудиторию — одного-единственного человека? Он обнадеживался, когда Амор откликался на флирт, парировал, понимающе ухмылялся скользковатым шуткам и намекам — смотрел на него особым, потемневшим, пристальным и самую крохотную, возбуждающую малость тоскливым взглядом. Амор все-таки помнил куда больше, чем показывал; Яспер рассчитывал на большее — правда, не мог даже предполагать, когда оно наступит.

Но у Амора — отца священника — тоже была своя карьера, что бы амбициозный — в прошлом — Яспер Эйдерлинк о ней ни думал. Он был подчиненным, как Яспер, давал обет, как и Яспер приносил присягу, он служил. Он подчинялся — был обучен — начальству; это смирение лежало в основе его службы. И это Яспер понимал, сам знал, что это такое — подчиняться приказам, которые трудно принимать. Он вообще понимал Амора куда лучше, особенно когда он неожиданно зло отозвался о каких-то махинациях кардинала Привеля.

– Я не хочу знать, на что они рассчитывают — на австралийские деньги, что ли? – хмуро признавался он. – Сначала он с Юстином убирается из страны и с континента, якобы чтобы посвятить некоторое время созерцанию, а затем появляется эта книга. Всевышний, Яспер, я знаю, на что способен отец Привель, я знаю, на что способен Юстин, они многословны, но литературно — они нуждаются в очень жестком редакторе, и даже тогда нет гарантии, что результат будет достойным, потому что отец Привель твердолоб, как и положено кардиналу…

– Старому хрену, – поправлял его Яспер. – Упертому, самодовольному, напыщенному старому хрену, который любит красиво жить.

Амор мялся — и соглашался, к его удовольствию.

– Я выслушал ровно две минуты какой-то его проповеди, – продолжал Яспер. – Уже не помню, по какому поводу. Наверное, просто любопытство. Он говорит красивые слова, но они совершенно не связаны в мысли. Мне очень жаль, Амор, что тебе приходится выслушивать тот бред на постоянной основе.

– У него хорошо поставленный голос и впечатляющий музыкальный талант, – неожиданно ухмылялся Амор, – если не вслушиваться, то можно просто наслаждаться мелодикой.

Его кривоватая усмешка, лукаво прищуренные глаза, голова, склоненная набок в мальчишеском жесте — и Яспер забывал еще и слова его слушать. Он просто смотрел на его изображение и думал об одном — о тех часах вместе, о жаре тела, замечательной, откровенной близости, одновременно вдохновляющей и изнуряющей.

Но Амор продолжал, и Яспер снова слушал.

– … эти сложные построения, по которым выходит, что если нельзя, но правильно выбрать идеолога, то можно, и служить нужно правильно выбранному господину, а его правильно выбирают как раз кардиналы… и я оказался не просто на плохом счету, в черном списке просто потому, что за меня ходатайствовали из Европы.