Путь бесконечный, друг милосердный, сердце мое (СИ)

Куда более нервным становился и Коринт. Куда только делась его томность, лощеность, холеность. Он по-прежнему был элегантен и нетороплив, но взгляд у него был не самый приятный. Берт пытался подобрать определение поверней и спотыкался: страх – нет, страха не было. Подозрительность – да, и сильная. Недоверчивость. Что-то похожее на отчаяние. Угрюмость. Берта раздражала странная требовательность Коринта: он постоянно хотел внимания Берта. Возвращался не пойми откуда – и требовал встреч, затем – яростного секса, во время которого не гнушался кусать и царапать Берта; затем – молчаливо, демонстративно отказывался извиняться, требовал ужин–завтрак, при необходимости оказывал неотложную помощь – отстраненно, как будто и не самому близкому человеку, и снова отправлялся служить Тессе Вёйдерс. Берт не получал удовольствия от таких странных встреч – ему бы что-нибудь поспокойней, предсказуемей; он и считал, что Коринт оказался где-то не в самом приятном месте. Он осторожно наводил справки – и удивлялся. «Эмни-Терра» обязательно упоминалась в опосредованной связи с очагами «антиреволюций», как называл их про себя Берт. Везде на периферии маячила Тесса Вёйдерс. Везде можно было предполагать и активное участие Коринта Ильмондерра. Тесса могла обойтись без светского секретаря, без делового – едва ли.

Самой неприятной была, наверное, невозможность поделиться своими соображениями. Горрен Даг был, откровено признаться, последним человеком, с которым Берт решился бы обсуждать свои сердечные дела. Дело было даже не в недоверчивости, которую Берт испытывал по отношению к нему именно как к приятелю. Оказывалось, сама необходимость говорить о том, что именно он ощущал, переживал, испытывал, вызывала нешуточную злость. Беспомощность. Растерянность. Детское – а может животное – желание спрятаться куда подальше, свернуться клубком и не выпускать из сердца ничего, что в нем бурлило. А ведь хотелось. Поделиться с кем-нибудь сведущим своей беспомощностью, отчаянным страхом перед будущим: где он, и где Коринт. Даже не так: кто он, и кто Коринт. Чисто с человеческой точки зрения: основательный, умеренно консервативный Берт – и авангардный, развратный Коринт. Берт мрачно признавал себе самому, что чем больше задумывается об этом, тем отчетливей понимает, что будущего у них как раз нет. Себя с Альбой в то туманное время, когда они еще не были женаты, он представлял. Себя с Коринтом – ни с какой стороны.

Наверное, только Горрен Даг был если не счастлив, то удовлетворен. Он, по ощущению Берта, наконец обрел себя. Постоянно проводил какие-то переговоры, исчезал и появлялся вновь, знакомил Берта с новыми людьми, озадачивал новыми поручениями. Скучать с ним не приходилось, признавал Берт и невесело усмехался. Он присматривался к людям, с которыми его сводил Горрен, и удивлялся: один за одним это были чиновники из непубличных служб. И ладно бы только лигейские. Нет, практически изо всех сорока трех стран, национальные правительства которых были относительно устойчивыми. Если, разумеется, верить самым популярным каналам. Берт связывался с лигейскими по поручению национальных, с теми – по поручению лигейских спецслужб и других нацправительств, снова с лигейскими. Горрен обеспечивал места встреч. Там их с Бертом не пускали дальше дверей, но приглашали на заключительные ужины, на которых по паре-тройке обмолвок можно было узнать, и о чем совещались эти чины, и к каким решениям пришли. Не факт, что эти решения претворятся в жизнь, Берт был почти уверен, что если от них останется хотя был двадцать процентов, обе (или сколько их там – три, четыре, сорок две) стороны будут довольны. Возможность встретиться друг с другом, минуя недреманное око лигейской секретной службы уже была достижением.

– Западные страны отказываются сокращать армию по требованию Лиги, – замечал Берт после какого-нибудь совещания.

– Чтобы не оказаться полностью лишенными ее, – отзывался Горрен. А казалось: только что дремал.

– Дейкстра очень рьяно взялся за дело, – задумчиво продолжал Берт. Против воли в его интонацию проскальзывало неодобрение.

– Боится упустить удачу? – предполагал Горрен.

Берт не спешил отвечать.

– Или боится оказаться вторым в этой гонке? – отстраненно продолжал Горрен. – Нет, на самом деле, приятель, всегда, в любой государственной системе следует опасаться пары-тройки служб. В Лиге я бы поставил на секретную службу, к примеру.

– Я бы – на гвардию, – пробормотал Берт.

Горрен потянулся и чокнулся с его бокалом.

– Гвардии мозги промыты куда сильней, – заметил он. – Сейчас ее заставляют кочевряжиться во имя великих целей, и, наверное, принимать ее во внимание не стоит. Не сейчас.

– Промывали, да не промыли, – не согласился Берт.

– О милый, простодушный Берт. Именно поэтому на гвардию ставить не стоит. Я подчеркиваю: пока.

Берт хмурился. Горрен пояснял, и был при этом очень серьезен: