Путь домой (СИ)

На этот раз Шерлок рывком сорвал с Джона рубашку, что тот опять упал и вытянул руки, когда запястья не пролезали в манжеты, когда, сдирая кожу, Шерлок дергал ткань. Рубашка… следом – джинсы, они застряли у колен, потом белье, задев член, яички. Джон прикусил ковровый ворс, борясь с отчаянием и болью. Чувства и сознание давно притупились. Остались только боль и унижение, еще – непонимание.

Шерлок уселся на Джона сверху, схватил за волосы и приложил лбом об пол, одновременно приподнимаясь и тыча возбужденным членом между ягодиц Джона. Без всякой подготовки, яростно, желая причинить как можно больше боли.

– Не надо, нет, не так… – взмолился Джон. Он чувствовал, как рвутся мышцы, сопротивлялся, делая себе только хуже, но Шерлок неумолимо дюйм за дюймом брал свое. Он полностью вошел, захохотав от наслаждения, не замечая, что Джон уже на грани потери сознания. Он задвигался быстро, трахая в неудержимом ритме, хватая короткие волосы на затылке Джона, и с каждым разом прикладывая его головой об пол.

Джон отключался и вновь приходил в себя. Шок, он очень вовремя явил себя, и словно заслонил сознание от происходящего. Не замечая, как пальцы Шерлока грубо проникают в рот, растягивая окровавленные губы, царапая язык. Позволил мышцам расслабиться, оставляя тело на растерзание лучшему другу. Шок не позволил осознать, как Шерлок мощными толчками кончил, издав звериный рык, как рухнул сверху, затем отстранился, резко перевернул Джона, забрызгав ему лицо остатками спермы, ударил наотмашь и, наконец, оставил его лежать на полу в гостиной. Одного - избитого, голого и униженного…

Есть только чернота, пустота, есть тишина и звуки. Какой-то каркающий, как у огромной чайки, смех, воронье поведение, жесткий клюв, он вдалбливается в мозг и по кусочку достает его из черепной коробки. Пошевелиться невозможно, вздохнуть мешает огромный клуб темноты на груди. Он - ком, пушистый и тяжелый, ворочается, душит своими колкими шершавыми пальцами.

Джон больше не смеется, его вообще здесь нет, его присутствие не обозначено в пространстве, нет линий, нет штрихов, нет нитей запаха. Здесь только одиночество, зловонное и с пастью в пятьдесят зубов, того и гляди съест всего, с потрохами, а потом выплюнет все двести шесть костей.

Шерлок пытается открыть глаза и отогнать темноту в сторону. Он стонет, но голос его подводит – получается лишь тихий надрывный хрип. Куда проще сдаться на милость наркотического забвения.

А темнота не отпускает, сопротивляется и шепчет на ухо, что Джона больше нет, и что не будет никогда уже. Показывает обгорелые обои с потекшим желтым смайликом, превратившимся в гримасу отвращения, трясет им в зоне видимости как доказательство, что Джон, как тот же смайлик – он ненавидит Шерлока и уберется из его жизни как можно раньше.

Шерлок вздрагивает – появляются чувства, вполне себе осознаваемые, понятные, а темнота чуть съеживается под их напором… Мысли ворочаются, во рту – смесь сухости и кухонных отходов, во всем теле – боль и ломота, в душе нагадило штук сто котов, вокруг по-прежнему лишь тишина. И тихий стон, один, как якорь, маяк у берега далеко вдали…

Ковровый ворс пропитался кровью и слюной, стал жестким и царапал щеку. Джон нехотя открыл глаза, стараясь вспомнить… лучше бы он этого не делал. Воспоминания навалились разом, одной волной, мгновенно заболело все тело, стало очень холодно. Мысли едва ворочались в голове, сложно было решить даже, а стоит ли вставать вообще или остаться здесь, надеясь, что все – кошмар, сон, и просто нужно постараться, чтобы проснуться. И нужно было сосредотачиваться на каждой мелочи – упереться рукой в пол, вздохнуть поглубже, поморщиться от боли в сломанных ребрах и нет, пока не встать, но сесть и оценить свое состояние.

Джон сразу твердо запретил себе вспоминать и думать о произошедшем. Иначе сил не хватит уже ни на что. Есть куда более насущные проблемы. По ощущениям сломаны всего два ребра слева, надо бы прощупать их еще, но боль слишком сильна, такое обострение нормально для отходящего от шока организма. По всему телу большие бесформенные кровоподтеки, ссадины, оно как будто превратилось в студень, мышцы с трудом слушаются.

Джон попытался все же подняться на ноги, но застонал и сел обратно. Теперь он мог видеть лестницу, на которой в неестественной позе лежал Шерлок, его глаза были закрыты, а голова запрокинута назад.

– Шерлок? – из груди вырвался свистящий хрип.

Не видно, дышит ли. Джон долгое мгновение смотрел на бледные черты лица, на плотно сжатые, словно судорогой, губы, на восковые веки и заострившийся нос. И ничего – лишь пустота – ни ненависти (ожидаемой, желанной), ни страха за него (обычного), ни даже просто беспокойства. Усталость.

– Ты умер? – тупо спросил Джон. И сам едва не рассмеялся от глупости вопроса. От глупости… непроходимой людской глупости, как говорил…

Джон, даже не пытаясь встать, подполз к лестнице – слишком медленно! Он взял холодную потную ладонь Шерлока, добрался до синей венки на запястье. Пульс есть – слабый.

– О Господи, Шерлок!