Путь из леса

Прибежал младший сын Унера из Дальней деревни, которого родители прислали обучаться у Ай-Чета. У парня способности, он может стать новым Ай-Четом, лет через двадцать, если всё пойдёт так, как идёт сейчас. Ай-Чет открыл глаза.

— Ай-Чет, идут баашеби-маат! Очень, очень много! Они как кочевые муравьи, заполнили всю дорогу!

— Они идут от Места Памяти?

— Да, Ай-Чет, они прошли Место Памяти, обшарили там всё. Забрали Ай-Лоо, несут с собой.

«Это уже четвертый раз на моей памяти, — подумал Ай-Чет. — Баашеби-маат очень предсказуемы. Потому что очень, очень алчны.»

Ай-Чет снова опустил веки, вглядываясь в возможности очами своего духа.

У баашеби-маат ещё есть воозможность загладить скверну. Если вернут Ай-Лоо на место и принесут там в жертву всех, кто его касался. И всех своих животных. Воля духов такова.

Но если нет, то — нет. Тогда баашеби-маат сами выбрали свою участь.

Так и было всегда.

4

Дука Местрос дал шенкелей каурому и выехал в голову колонны, чтобы не дышать пылью: хватало дикого зноя. За ним подтянулась немногочисленная ближняя свита. Выдвигать передовой дозор было излишне: и проводник, и каваллиер Сандайя в один голос говорили, что здешние дикари мирные и не нападают на белых.

Дука был недоволен задержкой, произошедшей из-за каваллиера Сандайи там, где был особый значок на карте, что это священное место дикарей — это оказалась всего лишь небольшая лощина между белых скал, с узким входом, в который они едва протиснулись в колонну по двое, и, слава Разрушителю, с довольно широким выходом, выводившим на обширное плато. Они и так потеряли много времени на крутом и крайне неудобном для лошадей и повозок подъеме от пляжа в гору.

Каваллиер, увидев густо расставленные каменные столбы, изрезанные глубокой резьбой, неведомо что обозначавшей, пришёл в восторг и изумление, спешился и кинулся что-то зарисовывать и записывать в небольшую книжку, сшитую из чистых листов бумаги. На окрики не отзывался и даже успел исчезнуть из вида, заметив в глубине что-то необычное.

Посланные за каваллиером вернулись с ним и этим необычным, которое того стоило: литая из золота фигура непонятной формы и неясного назначения, но красивая благодаря многочисленным узорам. Размером она была с гусарский шлем-лобстер, примерно. Весила чуть ли не как пушка, что доказывало, что внутри неё нет пустот.

Что ж, добыча стоила задержки.

Дальше они продвигались без приключений. Боковое охранение несколько раз докладывало, что в жидких кустарниках по сторонам дороги (какой там дороги, тропы!) мелькали местные жители. Но никакой агрессии они не проявляли, и в конце концов на них перестали обращать внимание.

Наконец, плато пересекли, и, в полном соответствии с картой, меж окружающими его скалами стало видно кривую расщелину, которая должна была вывести к болотистой низменности. За болотом следовал новый подъем на гряду холмов — а перевалив её, отряд выходил уже почти к самому Фианго.

По расчетам, если не встретится противник, можно было достигнуть порта на третий день от нынешнего. Ещё надо было спланировать, где ночевать дорогой, чем дука Местрос и озаботил ответственных за такие вещи людей из своей свиты.

Закончив короткое на эту тему совещание, двинулись далее. Дука уже привычно возглавлял процессию, за ним в тесной близости мягко шлёпали по пыли копыта коней ближнего круга, а дальше, через короткий интервал, шла уже кавалерия.

Не спешили, чтобы не перенапрягать зря пехоту и не изнурять лошадей обоза и артиллерии.

Дука не столько смотрел по сторонам, сколько прикидывал варианты действий в зависимости от обстановки в Фианго и вокруг. Всё-таки, пока не подтянутся галеры и не высадят десант, людей у него не так и много, нужно сильное тактическое решение, чтобы не увязнуть с осадой не самой слабой крепости.

Из-за своей задумчивости он и не заметил, как с плоского придорожного камня поднялся смуглый дикарь с наголо бритой головой, одетый в традиционную для этой части Марки дикарскую одежду: юбку из тонких полос ткани и перекинутое через правое плечо лёгкое одеяло.

Дука не успел не то что испугаться — даже понять, что перед ним кто-то не из своих, как дикарь двумя широкими шагами вышел на середину дороги и поднял обе руки ладонями вперёд, не то показывая, что он безоружен, не то пытаясь остановить колонну.

Дука стоптал бы его конём, но дикарь неожиданно проговорил на относительно чистом имперском, только не всегда с правильными ударениями:

— Вы ходили в Место Памяти, баашеби-маат. Я знаю.

Дука настолько изумился, что остановил коня. Свита также остановилась.

— Ты знаешь наш язык? Откуда?

Туземец странно покачал головой:

— Не это важно, баашеби-маат. Это Место Памяти Го-Хейю.

Дука, который понимал почти все слова, вовсе не понял их смысла.

— Уйди с дороги, старый дурак, — ответил он доброжелательно.

— Вам не стоило ходить туда, баашеби-маат, — хриплым голосом возразил бритоголовый туземец.

— Почему это? — Удивился дука.

— И не стоило брать там то, что вы взяли, баашеби-маат, — продолжил тот, будто не слыша.

— Почему? — Снова спросил дука, уже раздражаясь.