Путь к Босфору, или «Флейта» для «Императрицы»

Порфирий Иванович чуть даже в окошко не выскочил прямоугольное, – начал уж было забывать о существовании девушки. Та, как выехали из гробинского депо, впала в какой-то столбняк, пугая машиниста расширенными карими глазами, – точно омут лесной, круто, дочерна, заваренный прелой листвой, да и самому Порфирию не до неё было как-то. И вдруг:

– Кирка! – звонко, над самым ухом.

Снизу – такой же крик.

И на подножку паровоза, прямо на ходу, вскочил молодой офицер со стрижеными английскими усиками, со шрамом, вздёрнувшим правую бровь, и…

– Куда, дурища, пригнись! – странно поприветствовал он барышню.

«Впрочем, не так уж и странно» – провалился куда-то желудок Порфирия, когда он сообразил, что звонкое постукивание, – будто скучающий молоток обходчика – это не что-то в шумном механизме паровоза, а пули, и ни черта не шальные…

– Прикрывай! – извернувшись, крикнул кому-то назад, через плечо, офицер.

Единственный пулемёт, оказавшийся в распоряжении обороняющихся – приданный караулу ручной «Мадсен», – поднялся вместе со старшиной первой статьи, запрыгал этаким странным ружьём с рогом магазина сверху затвора, застучал, сыпля гильзами…

– Как ты здесь?! – крикнул Кирилл внутрь кабины, но, заметив порыв Киры наружу, замахал на неё свободной рукой:

– Потом! Сиди тут! Я сейчас!

И тут же, уже собравшись спрыгнуть с подножки, добавил:

– Васька тут! Нашёлся!

– Где?! – совсем по-девчоночьи взвизгнула Кира, поджав кулачки к груди.

Радостно, будто в ночь накануне Рождества лет пятнадцать назад, под ёлкой.

– Гэ… где?! – лихо, так что у Арины сердце зашлось, перемахнул через поручень и старший Иванов. Вадим.

– Тут. Артиллерист! – малопонятно объяснил брат и, нетерпеливо отмахнувшись, потом, мол, уже машинисту скомандовал, всё-таки спрыгивая:

– Давай помалу назад…

– Ва-аська… – счастливо прошептала Кира, морщась, как всегда, когда просились на глаза непозволительные её натуре слёзы. – Васька, балбес…

Василий

Большего счастья вчерашний кадет «отдельных гардемаринских классов» Василий Иванов никогда не испытывал и, – уверен был, – что вряд ли испытает. Куда той карточке, которой гордилась и умилялась семья: «Трое в лодке, не считая собаки»! Где три Иванова, все в одинаковых соломенных канотье на глаза, в льняных косоворотках и закатанных до колена штанах, стоя в лодке, держат огромного скучного сома, выполняющего роль, надо понимать, весельчака Монморанси. И столько схожего горделивого довольства на схожих ивановских физиономиях, что…

«Эх, жаль, нет тут отцовой “Лейки”», – в который раз озирается Васька, с преувеличенной деловитостью приникший к визиру панорамного прицела, в котором ему нужды ни малейшей, – до сих пор наводил стволом, даже не заглядывая, как должно, в казённик. Что тут изгаляться даже прямой наводкой, если, раз пристрелявшись к рябому булыжному майдану, только и делай, что лупи, как скопится на нём довольно сутулых, по-крысиному серых фигурок. Но должны же видеть братовья, что и он теперь при ратном деле, и герой, – каждый раз оборачиваясь, Васька во фронт разворачивался, демонстрируя грудь артиллерии вольноопределяющегося подпрапорщика, с двумя галунами поперёк продольного на зелёном походном погоне, и – с солдатским «Георгием» IV степени на гимнастерке!

А рядом, выглядывая из-за броневого щитка орудия, стреляет из своего «маузера», прижав к плечу приклад-кобуру, брат Кирилл – авиатор.

Позади:

– Фэ… фугас, кажется, – вынимает из фанерного гнезда в снарядном ящике снаряд брат Вадим, моряк, и лихо, с железным шелестом, загоняет его в затвор. Правда, обратно, к ящику, бежит косоватым зигзагом, будто поддатый унтер.

Один чёрт. Картина самая что ни есть героическая, – три брата воюют с басурманами плечом к плечу. Русские Ивановы.

И они просто обязаны выжить. И непременно все трое. Чтобы однажды на террасе дядюшкиной севастопольской дачи, у самовара, к тому времени с красивыми жёнами и детьми, скрипящими трёхколесными велосипедами, вспоминать, куря дорогой «Оттоман» и подшучивая друг над другом…

Главное, выжить.

И очень важно, чтобы сейчас, чтобы здесь, где шансов выжить почти что…

Прорыв.

Ивановы в сборе

– Который? Этот?.. – отчего-то шёпотом спросил помощник машиниста, так и не разогнувшись после «диверсии» на стрелочном переводе, когда в балансировочную гирю звякнула немецкая пуля. – Этот? – прибавив в голосе, переспросил Кузьма, похлопав ладонью по буферной сцепке последнего вагона.

– Этот, – кивнул наконец через плечо майор, больше озабоченный вопросом: «Ну, допустим, господин лейтенант, сюда вы прорвались, застав немцев врасплох, так ведь теперь они спохватились. Сейчас, должно быть, пути уже загорожены»…

Савва возражал Иванову (старшему) безо всякого на то желания.