Путь к океану (сборник)

– Что, Вася? – спросил Платон Иванович, садясь около него на корточки.

– Проститься, ваше благородие.

– Что ты...

– Нет уж, знаю я... Простите, коли чем не угодил. А вам спасибо за доброту вашу и за хлеб-соль... Ста­рался я всегда. Теперь вам без меня слободнее будет...

– Что ты, Вася, поддержись! В Гижиге попра­вишься.

– Нет, Платон Иванович, я знаю... Без покаяния вот... – голос его слабел.

– Не говори, Вася. Спи спокойно. Довезем тебя, не бойся. Встанешь на ноги.

Долго сидел есаул около больного. Василий спал или был в забытьи. Он лежал с закрытыми глазами и трудно дышал. Есаул оправил на нем шубу, при­крыл его лицо от мороза и лег на свое место. Уста­лость сморила, и он заснул тревожным сном.

Глубокой ночью есаул встал посмотреть на Васи­лия и увидел, что шуба и парка больного лежат на месте, а его нет.

– Афонька, Афонька! – закричал Мартынов. – Куда Васька девался?

Тунгус испуганно вскочил.

– Ай, ай, куда ушла? – качай головой, говорил он. – Вон, вон куда след! Туда пошла! – закричал Афанасий и, взяв горящую головню, пошел по следам.

Есаул, захватив шубу Василия, устремился за ним. Следы вели в сторону от лагеря. В нескольких местах видно было, что Василий падал, но потом вставал и шел дальше. Вот здесь он уже полз. Они прошли шагов триста от лагеря.

– Вот она! Вот она! Васька, вставай, шайтан! – закричал тунгус, наклоняясь над темной фигурой, ле­жащей на снегу.

Василий лежал ничком, в одной оленьей рубахе и без шапки. Спина и волосы его заиндевели.

– Мертвый, – сказал тунгус, дотронувшись до него. – Зачем ушла? – прибавил он, помолчав.

Но Мартынов знал, «зачем ушла», и скупые слезы, медленно скатываясь, замерзали на его щеках.

Темнота и равнодушное безмолвие царили вокруг. Головешка трещала, неровным светом озаряя вспыхи­вающий блестками снег и неподвижную фигуру Ва­силия.

Однажды днем, часовой, стоявший у гижигинской батареи, увидел двух людей и собаку, медленно бре­дущих со стороны юго-восточного мыса. По всему, это были «инородцы», ибо шли они налегке, без нарт. Часовой с любопытством и недоумением следил за приближением странных путников. Один из них шел впе­реди, что-то неся на спине, сгорбясь и наклонясь впе­ред; он шагал медленно, затрудненно, но настойчиво и размеренно. Второй отставал, спотыкаясь, покачи­ваясь, даже изредка останавливаясь. За ним, мордой уткнувшись в землю, след в след, брела собака.

Отстающий человек вдруг запнулся, пошатнулся, постоял, пытаясь восстановить равновесие, и рухнул ничком. Передовой, не оглядываясь и не останавли­ваясь, продолжал путь.

Изумленный часовой ударил тревогу, вызывая ка­раул. Весь военный гарнизон (шесть казаков) и все население Гижиги (около сорока человек) выскочили из казарм, домишек и юрт, пораженные необычной среди суровой полярной зимы тревогой.

Тучный начальник порта, в расстегнутом сюртуке и с шубой внакидку, вышел на крыльцо своего дома, прожевывая лососину, весь разрумянившийся от пред­обеденной закуски.

К крыльцу медленно подходил человек в шубе, в унтах, с закутанным лицом и с кожаной сумкой, привязанной к спине. Его окружила группа гижигских жителей, другая часть населения теснилась около казаков, которые шагах в двадцати позади несли вто­рого пришельца. В нескольких шагах от крыльца не­знакомец зашатался, падая, но урядник Пашков и приказчик Русско-Американской компании подхватили его под руки и внесли в дом начальника Гижиги; вто­рого принесли туда же.

Это были Мартынов и совершенно обессилевший и обмороженный Афанасий. Уже третий день они бре­ли без еды, и Афанасий, человек очень пожилой и к тому же одетый легче Мартынова, пострадал сильнее. Из всех вещей Мартынов сохранил только генерал-губернаторский пакет и сумку с форменной одеждой. Он не считал возможным для себя явиться к губер­натору Камчатки в якутской шубе и малахае. Спасая мундир, пришлось пожертвовать частью провизии.

В тепле, подкрепившись водкой и едой, Мартынов немного отошел. Он сидел за столом, страшный, лох­матый, заросший густой черной бородой, с обморо­женными щекой и носом и глубоко запавшими глаза­ми. Тучный и радушный капитан, начальник Гижиги, потчевавший гостя, был разочарован. Он ожидал но­востей от свежего человека и думал сам отвести ду­шу, поболтать, но ничего не получалось. Мартынов был мрачен, сосредоточен и скуп на слова. Он кратко объяснил, кто он такой, и потребовал, чтобы ему не­медля помогли двинуться дальше.

– Батюшка мой, рад бы душевно, да как же могу я вас пустить в таком виде? Ведь до Тигиля не дой­дете, батюшка, не то что до Петропавловска. Вот от­дохнете, отлежитесь, откормитесь, а мы тем временем надежных людей вам подберем. Так ведь с ветру их не возьмешь, – убеждал румяный капитан.

– Невозможно-с. Не позднее завтрашнего дня я должен следовать дальше-с. Весна приближается, – отрезал Мартынов.