Путь к океану (сборник)

Офицеры ушли. Ночь прошла без происшествий, если не считать, что два раза по сигналу с фрегата меняли курс. На исходе восьмой склянки на юте по­явился Новосельский, чтобы сменить Скарятина, сто­явшего с двенадцати до четырех. Море, по которому бежали хлопотливые некрупные волны, было пепель­ного, серого тона. В небе еще виднелось несколько бледных, как будто сонных звезд. На востоке над го­ризонтом протянулись длинные темно-серые облака, и между ними и морем желтела узкая щель.

Казалось, что из нее и дует ровный, бойкий вете­рок, изменивший за ночь направление. В этот сон­ный, предрассветный час море пахло особенно пряно и живительно.

Новосельский явился с завязанной щекой. Краси­вое его лицо было томно, и говорил он голосом, осла­бевшим от страданий. Скарятин торопливо сдавал вахту. Он так и сиял, предвкушая отдых.

– Александр Иванович только что ушел к себе, – сказал Скарятин, закончив процедуру передачи вах­ты. – Приказал в случае чего будить немедля. Ну, все. Желаю!

Жизнерадостный лейтенант пожал вялую руку Но­восельского, причмокнул губами и, прищурив веселые карие глаза, добавил:

– Сейчас с холоду стакан чаю горячего с ромом и лимончиком – и на боковую, а?

– Ты сибарит, Сережа! – томно проговорил Но­восельский.

– Федя, Федя, не знай я твоего характера, да с моим добрым сердцем, как дурак отстоял бы за те­бя вахту. Жалость берет – на тебя смотреть. А ведь все фантазии, не сойти мне с места, воображение твое – и все!

– Глупости какие! – простонал лейтенант. – Иди уж, не мозоль глаза!

Скарятин захохотал и бросился к трапу со стре­мительностью прямо васютинской.

– Вперед смотреть! – звонко прокричал Новосель­ский, но, вспомнив, что он всю ночь «прострадал зу­бами», схватился за щеку и разбитой походкой заша­гал по юту.

Рассветало быстро. Щель между морем и обла­ками стала оранжевой, потом малиново зардела. Не­бо поголубело, звезды исчезли. Фрегат и второй бриг пенили море вдали, за ними снова возникли розова­тые и воздушные далекие берега Анатолии.

– Паруса справа два румба! – прокричал часо­вой с салинга[70].

Новосельский схватился за зрительную трубу.

– Разбудить капитана! – приказал он.

На ют поспешно поднялся Казарский. Его блед­ное узкое лицо было озабочено.

– Что там, Федор Дмитриевич? – спросил он Но­восельского.

– Эскадра два румба справа, идет встречным курсом.

– Оповестить «Штандарт»! – приказал Казар­ский.

На «Штандарте», шедшем на две мили дальше, эскадру видеть еще не могли. Сигнал передали на «Орфей», а с «Орфея» известили фрегат.

«Штандарт» изменил курс и пошел к бригу. Неко­торое время эскадры шли на сближение, и скоро в подзорную трубу уже можно было пересчитать встречные корабли.

– Восемнадцать вымпелов! – крикнул часовой с салинга.

– Да... – задумчиво сказал Казарский. – Турки.

– Больше некому быть, – бодрым голосом отве­чал Новосельский, страдальческий вид которого изме­нился мгновенно. Незаметно сняв повязку со щеки и спрятав ее в карман, он выпрямился, и глаза его за­светились энергией.

Фрегат на всех парусах приближался к «Мер­курию». «Орфей» прежним курсом шел вдалеке. Ма­ленькая русская эскадра летела навстречу турецкому флоту. Необходимо было поточнее выяснить количе­ство, тип кораблей и, то возможности, цель их по­хода.

Встречная эскадра заметно приближалась. Кораб­ли шли двумя колоннами.

– Судя по курсу, идут на Пендераклию, – сказал Новосельский, вопросительно глядя на капитана.

Тот молча кивнул головой.

Вскоре можно было определить ранги неприятель­ских кораблей. Казарский и Новосельский глядели на них, не отрывая от глаз зрительных труб.

– Шесть линейных, трехдечных[71], – вполголоса сказал Казарский.

– Два фрегата, два корвета, – продолжал Ново­сельский тем же тоном.

– Бриг и семь фелюг, – закончил подсчет Казар­ский. – Флот-с.

Офицеры, опустив зрительные трубы, перегляну­лись и, как сговорившись, обернулись на фрегат. «Штандарт», раскрылившись всеми парусами, розовев­шими на утреннем солнце, изящно кренясь, летел по морю кабельтовых[72] в трех, легкий и могучий. Вот он стал описывать красивую циркуляцию, маневрируя парусами, и поднял сигнал: «Уходить наиболее выгод­ным курсом. Рандеву Севастополь».

– Пора, – пробурчал Новосельский, – с нашим ходом далеко не уйдешь.

Казарский холодно взглянул на лейтенанта.

– Распорядитесь поворотом, господин лейтенант, встать под все паруса, – сказал он.

Засвистели дудки боцманов, матросы ринулись по вантам[73]. На юте появился Скарятин, румяный и улы­бающийся, как всегда. Он щурил глаза от яркого утреннего солнца и что-то жевал.

– Ого! – сказал он, увидев турецкий флот, пере­стал жевать и широко раскрыл глаза.

– То-то «ого»! – усмехнулся Казарский. – С при­ятным пробуждением вас, Сергей Александрович.

– Уходим? – спросил лейтенант.

– Приходится, – ответил Новосельский.

Скарятин глянул на него и усмехнулся. Не узнать было в этом энергичном, подтянутом офицере рас­слабленного страдальца, явившегося на рассвете при­нимать вахту.

– Приободрился, Федя? Или зубки отпустили? – спросил Скарятин.