Путь к океану (сборник)

Казарский кивнул Прокофьеву, торопливо подняв­шемуся на ют, и выпрямился.

– Господа, положение наше не требует поясне­ний. – Он указал рукой в море. – В сих чрезвычай­ных обстоятельствах я желал бы узнать ваше мнение о мерах, которые нам надлежит принять. Соглас­но уставу, начнем с офицера, младшего чином. Пору­чик Прокофьев, прошу вас.

Услышав свое имя, Прокофьев опустил руки по швам. Кровь отлила от его ярких юношеских щек. Он искоса глянул за корму и увидел белое облако, всплывающее к реям турецкого корабля.

Бум-м-м! – прокатилось по морю, и белые столбы воды поднялись вверх саженях в пятидесяти от брига.

– Мнение мое, – твердым голосом сказал Про­кофьев, подняв на Казарского ясные голубые гла­за, – защищаться до последней крайности и затем взорваться вместе с бригом.

Он густо покраснел и смутился так, будто сказал что-то очень нескромное.

– Мичман Притупов?

– Присоединяюсь к мнению поручика Про­кофьева.

– Лейтенант Скарятин?

– Согласен с мнением штурмана.

– Лейтенант Новосельский?

– Согласен с господином поручиком.

Щеки Казарского порозовели. Холодные серые глаза блеснули воодушевлением.

– Благодарю вас, господа! – сказал он. – Иного решения я не ожидал от русских офицеров, предан­ных своему отечеству. Я присоединяюсь к мнению господина поручика. Разрешите, я прочту текст, кото­рый мы впишем в шканечный журнал: «На военном совете брига «Меркурий», состоявшемся сего четыр­надцатого мая тысяча восемьсот двадцать девятого года, в присутствии господ офицеров брига, решено: защищаться до последней крайности, и если будет сбит рангоут или откроется течь, до невозможности откачивать оную, тогда свалиться с которым-либо не­приятельским кораблем, и тот офицер, который оста­нется в живых, должен зажечь крюйт-камеру. Мнение сие подал корпуса штурманов поручик Прокофьев, и прочие офицеры единогласно к нему присоедини­лись». Все! А теперь, господа, исполним свой долг перед отечеством.

У поручней стоял толстенький и коренастый пере­водчик и смотрел на медленно надвигающиеся ко­рабли.

– Христофор Георгиевич, – сказал ему Казарский, – вы бы шли вниз, голубчик, здесь будет жарко.

Грек покраснел, насупился и сказал:

– Господин капитан, дайте мне ружье.

– Не стоит, голубчик, идите вниз, – повторил Казарский.

– Господин капитан! – переводчик прижал к гру­ди оба кулака и заговорил тонким, срывающимся го­лосом. Ни в его лице, ни в его фигуре на этот раз даже насмешливый Скарятин не смог бы найти ни­чего смешного. – Господин капитан, дайте мне ружье! Ми солдат есть. Ми три раза турецкий пуля есть. Ми раньше большой семья бил. Всех турка убила. Братья бил, сестра бил – теперь ми одна осталась. Одна!

Христофор поднял кверху палец и посмотрел на офицеров, и они отворачивались, не выдерживая это­го взгляда.

– Дайте ружье господину переводчику! – сказал Казарский. – Свистать всех наверх! Выстроить команду! – приказал он.

Команда брига выстроилась на шканцах.

– Братцы! – обратился к матросам Казар­ский. – Враг силен, отступление невозможно. Мы – русские моряки и не посрамим своего звания. Госпо­да офицеры решили биться до последнего и затем взорваться вместе с бригом. Я надеюсь, что и матро­сы не запятнают чести андреевского флага. Я не со­мневаюсь в вас, боевые мои товарищи! Помолимся богу, по обычаю переоденемся во все чистое – и в смертный бой за матушку Россию! Ура!

– Ур-р-ра! – загремели матросы, и гром этого «ура» слился с громом пушек турецких кораблей и заглушил их.

Казарский, подойдя к шпилю, выдернул из-за поя­са пистолет и положил его на шпиль.

– Последний, кто уцелеет, выстрелит в крюйт-камеру, – сказал он. – Быстро переодеться, ребята, и по местам!

Матросы ринулись в жилую палубу. Казарский подошел к Максимычу. Старый матрос, расставив ноги, стоял у штурвала. Голова его была не покрыта, и сивые, будто морской солью убеленные волосы куд­рявились тугими кольцами. Выцветшие голубые гла­за рулевого с маленькими и острыми зрачками пере­бегали с парусов на самый конец бом-утлегаря[78]. Могучие, корявые, как дубовые корни, руки легко вертели тяжелое рулевое колесо. От его искусства в зна­чительной степени зависел успех боя: Казарский ре­шил маневрировать так, чтобы избегать продольных залпов противника, наиболее губительных для парус­ного корабля. Вражеские ядра пролетают тогда вдоль всего корабля, круша мачты и паруса один за другим и поражая людей на палубе от носа до кормы.

– Ну, Максимыч, на тебя надежда, – сказал Казарский.

Старик насупил брови.

– Рад стараться! – ответил он сиплым басом. – Авось потрафим, ваше благородие, – продолжал он, помолчав. – И французов бивали, а что этой турки рыбам скормили, то даже и сказать нельзя.

Казарский усмехнулся и отошел к офицерам, ожи­давшим его распоряжений. Матросы в чистом платье один за другим торопливо выбегали из кубрика.

– Господа офицеры! – отрывисто заговорил Ка­зарский. – Расставить людей по местам... Ял за кор­мой обрубить... Погонные орудия перенести с бака...