Путь к себе. О маме Наталии Сац, любви, исканиях, театре

Но едва однорукий скрылся за воротами, как Зорька сразу «завернула оглобли». Какое-то бешенство овладело мной, я с таким остервенением стала лупить лошадь, что толстый прут тотчас переломился... А Зорька, как ни в чем не бывало, продолжает вышагивать к мельнице! Вот уже достигла ворот... И тут, не помня себя, я кинулась прямо под лошадиную морду и, расставив руки, встала в воротах. Лошадь тоже остановилась. Так мы постояли несколько минут на виду у притихшей очереди, потом лошадь мотнула головой и стала медленно разворачиваться. вскочила в телегу, взяла вожжи, и Зорька послушно затрусила к районному центру за подсолнечным маслом.

Было уже довольно темно, когда мы тронулись в обратный путь. Дорога все время шла под гору, Зорька шла ходко, чутко отзываясь на малейшее движение вожжей и, кажется, сама испытывала удовольствие от своего послушания. Ну, а я в отличном настроении глазелана звезды, на бегущую дорогу, на темнеющие сбоку от нее холмы. Вдруг мне показалось, что сзади зажглись два зеленоватых огонька. Вгляделась - в самом деле светятся. Мало того, рядом появилось еще два же, и еще, и еще, все по двое, причем огоньки эти Только, когда испуганно захрапела рванувшая в галоп я поняла, что это волки. Они тоже «наддали», — вот уже не только огоньки — серые тени видны за телегой все ближе и ближе.

Зорькины бока в пене, от нее валит пар — ясно, что силы ее на исходе, апочти вровень с телегой, уже видны яростно устремленные уши, клочьями свалявшаяся шерсть. 

Одной рукой я вцепиласьтележий бок, другой судорожно шарю по ее дну тут обнаружила кисет с остатками табака и коробкой — волки боятся огня! И в самом деле, едва полетел сена, тени отпрянули. Но спичек всего 6-7, к тому же одна за ломаются, не успев высечь искры. А волки снова прибли­ них, наверное, вожак, наметом пластался совсем рядом с -то момент я увидела, нет, вернее, заново услышала — онодорогу — ведро для водопоя. Рывком сорвав его с крюка, сил швырнула прямо волчью морду. Истошный, ка­огласил ночную степь, разбежались и потухли зеле­ные

Последнюю, еще остававшуюся в коробке спичку использовала по­чти гениально. Соорудив из остатков прута, которым «воспитывала» Зорьку, и обнаруженной в телеге мешковины нечто вроде факела, я смо­чила его подсолнечным маслом и подожгла. Яркая дымная эта свеча не гасла до самого дома. Впрочем, теперь нам с Зорькой ничто не угрожа­ло: волки давно отказались от преследования.

стала возчиком и в этой «должности» пребывала более 2 лет. Конечно, это значительно еще уменьшило мои возможности «приобщиться и культурным ценностям человечества» хотя бы в масштабах школы, но ценность человеческую училась воспринимать «не п Не раз полупьяные продрогшие мужики, сами не чаявшие скорей добраться до жилья, останавливались, чтобы вытащить колесо моей телеги да еще и чинили его, отчаянно при этом м а жалостливые бабы делились со мной последним. Познала я общения с приволжской степью, которая вопреки расхожему никогда не бывает безжизненной. Нет, эта школа жизни не — дала мне многое.

ВОСЕМЬ НА ВОСЕМЬ

Интернат и детский дом — учреждения разные, и не так-то просто превратить их в одно. Хотя формально это было достигнуто одним росчерком чиновничьего пера, фактически под одной вывеской существовали два, а вернее, даже три различных коллектива, так как перед войной в собственно детский дом влили группу ребят из колонии нарушителей, которые очень быстро стали главенствовать.лучить однородную ребячью массу, мудрое начальство в лице Доры Николаевны решило ее как следует перемешать. Вследствие этого 8 интернатских девчонок, среди них горько плакавшая Тамарочка, были переведены из общежития, где была я, в другое, а на их месте8 детдомовок.

Был вечер — первый после вселения «новых». Шестнадцать человек настороженно присматривались друг к другу. Но в этой настороженности не было тишины: детдомовцы сразу повели себя шумно-вызывающе. Они веселились. Смеялись по поводу и без, а вернее, из всего делали повод для ухмылок, хихиканья, гоготанья, — я никогда прежде не знала, что смех может быть столь омерзителен.

— Ой, девочки, держите меня, ой, не могу, — то и дело выкрикивал кто-нибудь из «обхохатывающихся».