Путь к социализму: пройденный и непройденный. От Октябрьской революции к тупику «перестройки»

Д. Б. Рязанов на XVI партконференции отмечал, что многие выступления делегатов против правого уклона носили характер шаблонного порицания, никак не связанного с содержанием выступления, и не разбирающего взгляды правого уклона по существу.

Факты чрезмерного усердия при поиске подлежащих удалению из партии отмечал на XVI партконференции и Емельян Ярославский, приводя факты, когда даже устанавливались заранее процентные нормы исключения из партии: «Мы считаем необходимым самым решительным образом предупредить против такой наметки „контрольных цифр“, сколько надо вычистить»452. Он указывал также на наличие неправильных установок вычищать из партии тех, кто высказывался иначе, чем большинство, при обсуждении спорных вопросов453. На XVI съезде член ЦКК ВКП(б) А. А. Сольц вновь был вынужден вернуться к этому вопросу. «…Ежели поручить какой-нибудь группе товарищей чистить, то эта группа рассуждает так: чем больше я вычищу, тем больше я проявлю свою активность. Если же этой группе предложить принимать в партию, то она будет так же поступать и будет считать, что чем больше она примет, тем больше активности она проявит. (Голоса: „Неправильно, не верно“, „Мы сами чистили и этого не делали“). Нет, это верно, товарищи. Ведь факт тот, что мы слишком большой процент восстанавливаем. (Голос: „Это очень плохо“)»454.

Наконец, уже после разгрома право-«левого» блока Е. Ярославский на июньском (1931 г.) пленуме ЦКК ВКП(б) опять указал на ту же проблему: «Сплошь и рядом всякая ошибка клеймится как оппортунистическая; не к месту сказанное слово, необдуманная какая-нибудь фраза товарища, искренне защищающего и проводящего в своей работе линию партии, уже дает повод к тому, чтобы человека изобразить как оппортуниста, вместо того, чтобы его поправить, указать, в чем его ошибка»455.

Читатель сам может судить об обоснованности реестра «преступлений» Шацкина, Сырцова, Ломинадзе, Стэна и других. Что же касается обвинений в организации антипартийной группы, фракционной деятельности, клевете на партию и ее руководство, лично на И. В. Сталина456, то эти обвинения целиком основаны на доносе о разговорах, которые Сырцов вел в кругу доверенных сотрудников.

Так закончилась последняя открытая попытка предотвратить бюрократизацию государственного и партийного аппарата, обратить внимание партии на зловещие тенденции, свидетельствовавшие об укреплении позиций бюрократии в экономической и политической системах СССР. А бюрократия уже начала ощущать вкус вседозволенности — как в политике, так и в обеспечении личного благополучия. Последние возмущенные голоса были грубо оборваны. Д. Б. Рязанов еще пытался в 1929 году на XVI партконференции привлечь внимание к беззастенчивому запусканию руки в государственный карман. В то время как в Москве, — возмущался он с трибуны, — «мы не можем устроить ни одного приличного дома культуры для рабочих, в то время как мы уже пять лет на сессии ЦИК добиваемся постройки дома съездов, дома Советов, внезапно, — вот читайте в последнем номере „Искры“, — строится колоссальнейший дом для служащих Совнаркома и ЦИК. Там будет кинематограф на 1500 человек. Где все это утверждали? На какой сессии обсуждали? В каком бюджете рассматривали? А это минимум 14-16 миллионов. По всем фабрикам рабочие спрашивают: почему нужно было строить на таком месте, на укрепление которого затрачивается миллион?»457.

Вскоре ершистый Рязанов попал под каток дела «Союзного бюро ЦК РСДРП», и вопрос был снят с повестки дня. А «Дом на набережной» был благополучно возведен, и стоит и по сей день, возвышаясь серой громадой возле Большого Каменного моста.