Путь к свободе

Адъютант и ближайший помощник Мултыха граф Тернов, соединившись с небольшим отрядом Абдуллы Эмира, окружили Татарскую слободку. Мултыховцы и татары-добровольцы бежали с винтовками наперевес по узким переулкам. Выволакивали из домишек женщин и стариков, издеваясь, сбивали их в кучу у заборов и расстреливали. Граф Тернов старался во всем подражать Мултыху и, как говорили втихомолку, старался его перещеголять. Так и теперь, с сигарой во рту, громко ругаясь по-французски, он приказал связывать попавших в плен повстанцев одной веревкой по нескольку человек и, наводя первому в лоб дуло своего маузера, расстреливал. Добровольцы Абдуллы Эмира не отставали от кубанцев. Сам Абдулла Эмир верхом на караковой кобыле маячил у ворот мечети. К нему подводили выловленных бедняков, он с лошади хлестал по их лицам нагайкой, железным концом выбивая глаза.

Гора Митридат потемнела под насупившимся небом. Ее склоны, изрытые снарядами, усеянные человеческими телами, четко вырисовывались над городом.

Белые были охвачены тревогой. Они боялись, что партизаны под прикрытием ночи снова проникнут в центр города. Суетились, собирали свои силы, укрепляли подножия лестниц. По Дворянской улице, севернее — по Константиновской, до самого Зимнего театра и по Воронцовской, на всех перекрестках и в кривых, грязных переулках, на крышах — всюду были настороже пулеметы. Штаб белых отдал приказание тщательно следить за действиями партизан. Передние редкие цепи белых лежали неподалеку от горы, выставив наблюдательные пункты.

Партизаны залегли вокруг подгорья, внутри тесного кольца белых. Час назад жизнь партизан была на волоске от смерти, а теперь они вновь были полны ярости и бодрости, словно рождалась новая сила в этих израненных и истощенных людях…

У большого серого дома на углу Набережной и Дворянской улиц собралась группа старых гарнизонных офицеров.

Когда в экипаже подъехал генерал Губатов, все бросились к нему, окружая тесным кольцом.

— Как быть? Что делать? — посыпались вопросы.

— Надо всем на позицию отправляться, господа, — сердито сказал Губатов и пошел в штаб.

Там он шагал по комнате, ни с кем не разговаривая. Бесился, не находя слов. Подумать только: его доблестную, стойкую офицерскую часть, о славных подвигах которой он только что телеграфировал самому командующему, партизаны разбили какими-то идиотскими камнями, убив его родственника, капитана Макрецова! Губатов остановился, потянул ворот мундира и сипло прорычал:

— Весь город перевешаю!

Помолчал, крутя плешивой головой, и предложил уже спокойнее:

— Да, господа, надо уничтожить всех пролетариев в городе, а иначе не избавимся от этой сволочи, от этого хамья… Все они здесь большевики, по одному их не переловишь. Решайте сами: сто выскочило из катакомб, а тысячи восстали!

Губатов ткнул в пол концом старинной изогнутой гусарской сабли и вдруг, подняв волосатые кулаки, закричал:

— Это черт знает что такое! Кучка мужиков, заеденных вшами, разбила офицерскую часть! Лучших офицеров вырвали из рядов!.. Зверем, з-ве-рем надо быть, тогда победим! — разъяренно добавил он.

Потом генерал схватился за голову и выговорил, чуть не плача:

— Такая рота… И что от нее осталось?..

Офицеры, стоявшие вокруг, смущенно молчали.

— Срам и позор для нас! — продолжал он тихо и удивленно. — Камнями закидали! А? Каково?..

В это время на улице раздался крик. Юнкера тащили коренастого, крепкого, средних лет человека. Из носа его капала кровь прямо на белую рубаху и на груди расходилась красными пятнами.

Толпа офицеров, находившаяся на улице, бросилась навстречу.

— Кто это?

— Кого ведут?

— Каменоломец, бандит, — ответил юнкер.

— Давай, давай его!

— Казнить!

— Расстрелять!

На этот шум и выкрики толпы из штаба высыпали все офицеры. Они окружили арестованного, трясущимися пальцами отстегивали кобуры, со всех сторон направляя на него дула револьверов.

— Попался, сволочь!

— Повесить негодяя!

В это время из-за угла вылетел ротмистр Мултых с конвоем чеченцев.

— Привели?

— Привели, — ответили юнкера, ограждая арестованного от разъяренной толпы.

Мултых соскочил с лошади. Денщик, подобрав поводья, отъехал в сторону. Ротмистр протолкался в середину толпы, выхватил шашку и заорал:

— Шире круг, господа офицеры!

Он быстро повертел над головой сверкающим казачьим клинком, выгибаясь всем туловищем, позвякивая шпорами, словно базарный фокусник, собирающий зрителей.

Офицеры с подобострастным смехом осадили назад.

Арестованный, бледный, с трясущимися губами, не сводил глаз со сверкающей шашки.

Мултых подошел к нему, строго посмотрел в глаза, затем надел лайковую перчатку, ткнул его кулаком в подбородок и спросил:

— Ты кто?

Арестованный вздохнул.

— Я с деревни, ваше благородие. Наше дело мужицкое: подошла пора, сено поспело, грабли и вилы надо, я и приехал купить, а тут вот беда какая господня — задержали.

— Врешь! — рявкнул Мултых и ударил крестьянина по губам.

На рубаху брызнула кровь.

— Накажи меня бог, за граблями приехал! — захлебываясь кровью, говорил крестьянин, приседая к земле, не в силах удержаться на ногах. — Пускай покарает меня господь, ежели не так.