В окна были видны картины в золотых рамах, люстры, шкафы с книгами, к которым уже подбирался огонь. Вдруг в дыму и пламени заметался человек. Он появлялся то около одного, то около другого окна, закрывал лицо и что-то кричал. Потом он бросился на балкон с поднятыми руками. Ослабевший и задыхающийся, он повис на перилах балкона, сорвался и камнем полетел вниз.
Солдаты бросились к упавшему.
— Меня не возьмете, сволочи! Будьте вы прокляты! — вырвался крик Рудольфа изнутри дома.
Было видно, как он с накрытой какой-то тряпкой головой пробежал сквозь пламя к балкону и пламя как будто проглотило его.
— Сгорел! Сгорел! — выкрикивали солдаты.
Неожиданно над головами солдат пролетела каска, и раздался глухой взрыв.
Через несколько минут послышался сильный треск — рухнула часть потолка. Упавшее пламя осветило нижний этаж. Все увидели внутренность комнаты и лестницу, которая вела из верхнего этажа в нижний. Высокий человек пробежал сквозь огонь вниз по лестнице, поддерживая Рудольфа, и оба они скрылись в густом дыму…
На следующее утро немецкие войска оставляли город. Моросил холодный осенний дождик. Одежда солдат, свертки награбленного имущества, прицепленные к седлам, намокли, и с них капала вода. Навьюченные лошади вздрагивали и похрапывали от сырости и холода.
Гусары медленным шагом продвигались по мокрым и неприветливым улицам города. Тяжело навьюченные лошади шлепали по черной грязи. Всадники ежились от холода и на все лады ругали погоду, будто все их мучения зависели от нее.
Толпившиеся за углами, на балконах и на крышах жители города сжимали кулаки, грозили палками и что-то кричали вслед медленно ползущему грязно-серому потоку солдат, коней, орудий, повозок, нагруженных награбленным имуществом…
В то время, когда немецкие части уходили из Керчи, по срочной, настоятельной просьбе генерала Гагарина в город прибыла карательная экспедиция под командой молодого ротмистра Мултыха, сына владелицы местной женской гимназии. Этот молодой человек с бледным выразительным лицом, в каракулевой кубанке, в офицерской казачьей форме при серебряной шашке, с эмблемой — череп и скрещенные кости, — нашитой на рукаве, получил белогвардейскую закалку в Ледяном походе. Он был любимцем генерала Корнилова, всегда с похвалой отзывавшегося об этом жестоком и отважном человеке.
Явившись после тяжелой болезни к Деникину, Мултых узнал, что в Крым посылают людей для «ликвидации революционно настроенных элементов и укрепления единой и неделимой России». Мултых заявил Деникину, что он уроженец Крыма и может принести немалую пользу в деле «умиротворения». Он, кстати, напомнил о своей матери, проживающей в Керчи, которую давно не видел, не знает, жива ли она.
У Деникина на столе лежала телеграмма генерала Гагарина — он сообщал о нарастании революционных настроений в деревнях и просил скорее выслать обещанную ему карательную часть.
Деникин подошел к Мултыху, обнял его и, перекрестив, сказал:
— Я назначаю вас к генералу Гагарину в Керчь, начальником карательной экспедиции. Даю вам для начала сто кубанских казаков и сотню ингушей и чеченцев. Ну, с богом! И возьмите себе в помощники графа Тернова, ему крымский климат будет полезен — у него слабые легкие…
И вот Мултых в родном городе. Он важно сидит на вороной лошади, осматривает главные улицы. Время от времени подает команду отборным и откормленным казакам.
На лице его такое выражение, словно он говорит: «Видите, мы вернулись!»
На следующее утро Мултых и граф Тернов явились в штаб гарнизона.
Генерал Гагарин обнял Мултыха и графа.
— Я о вас слышал, господин Мултых, — проговорил Гагарин, когда они вошли в его большой кабинет. — Ваша фамилия мне известна еще со времени Ледяного похода. Вы тогда были подпоручиком. Вы первый показали, как нужно поступать с заговорщиками. Хотя это и не понравилось кое-кому, но, не расстреляй вы тогда всех пленных, может быть, и не было бы у нас ни Корнилова, ни Деникина.
— Может быть, — проговорил Мултых, уселся против Гагарина и посмотрел ему в глаза.
Гагарин долго говорил о том, что все силы, все внимание должны быть направлены на беспощадное уничтожение большевиков и сочувствующих им. В самое короткое время не должно остаться ни одного революционера в Крыму и во всей необъятной России.