Путь. Книга третья

Джэд деликатно молчит. По отсутствующему взгляду ясно, что думает он о чём угодно, только не о «грозных очах» эйшага. И, насколько я знаю мою радость, упрекать меня он не станет. Оттого мне ещё горше, от стыда хочется залезть под скамью.

«Синеглазый…»

«А?..»

«Извини, что я тебя сюда приволок. Заставил вырядиться в эти тряпки!»

«Тебе не нравится поэзия Шэньри?»

«Это не поэзия. Это зарифмованная грубая попытка подлизаться к власть имущему. Жалею, что поддался порыву… Уйдём?»

«Посреди конкурса? Попытка покинуть зал – прямое оскорбление эйшага. Терпи теперь до конца! Авось, кто-нибудь из этой братии для разнообразия восхитится не самим Арисшаном, а его сестрой или дочерью, на крайний случай, любимым домашним питомцем».

Последние слова прибавляют сил.

Джэд обладает удивительным качеством – способностью смеяться тогда, когда впору плакать. За восемнадцать лет не упомню момента, когда б он падал духом. Вот кому стоит посвящать хвалебные оды!

«Синеглазый… слушай…

Коли созданы сотни миров,

Нам вдвоём суждено их пройти,
Рассмотреть, восхититься и вновь
К своему обратиться пути,

Насладиться рождением звёзд,

Любоваться парадом планет
И опять возвратиться на Мост,
В мир, где мы появились на свет.

Чтобы, солнца чужие узнав,

Осознать, что бесценно своё,
И, любовь до конца испытав,
Ощутить – нет сильнее её».

«Вот скажи мне, – блеск невероятно синих глаз, – зачем ты стремился на конкурс поэтов? Если знаешь, что для меня есть только один – самый лучший?»

«Кто?» – растерянно спрашиваю я.

«Ты, оболтус! – хихикает Джэд. – Выбрал мир, где я тебя даже поцеловать не могу!.. Не говоря о большем».

Да уж…

То, что читают следующие подхалимы, меня уже не интересует. Вместо этого я изучаю зрителей. Большинство из них лишь изображает бурный восторг: глаза остаются безучастными. А некоторые откровенно скучают, считая себя выше притворства. Женщины и вовсе тихонечко переговариваются друг с другом. Моя соседка шепчется с такой же закутанной девицей, и предмет их пересудов явно не патетично воздевающий кверху руки важный шэньриец, превозносящий непревзойдённую мудрость эйшага.

– Вергийка!..

– Высоченная… милость богов…

– Не меньше трёх шоймов…

«Синеглазый, что значит „шойм“?»

«То самое священное число двенадцать. А что?»

«Прислушайся к болтовне девушек. Похоже, обсуждают тебя».

У Джэда слух усилен магически. В отличие от меня, он, хоть и сидит дальше, способен разобрать фразы полностью. Услышанное его не радует.

«Дэрэк… когда всё закончится, сразу встаём и к выходу… Чёртов Миох! Мог бы и предупредить!»

«О чём?!»

«Что знойные смуглые южанки в Бэрзе – неслыханная редкость. Каждый мечтает заполучить такую… включая эйшага».

«Всемилостивого, доблестного и благостного?»

«Властного самодура и сластолюбца, по утверждению ближайшей к тебе девочки. Который, как она утверждает, переодетый находится в этом зале. С охраной…»

Недоумеваю:

«Джэд, но не осмелится же он приставать к тебе в присутствии мужа, на виду у подданных…»

«Приставать? – перебивает меня моё сокровище. – Зачем? Он меня просто купит. Или, если станешь упрямиться, отберёт силой… Дэрэк, убери руку с меча! Это иной мир, и мы имеем дело с разумными существами».

«Очень в этом сомневаюсь!»

Конечно, он прав. Люди не скоуни, мечом не отобьёшься и ума не добавишь.

«Что ты предлагаешь? Безропотно тебя продать?!»

«Ага! Смотри, не продешеви только! Меньше трёх шоймов не соглашайся!»

В глубине невероятных синих глаз – мальчишеское озорство:

«И вообще… Король Саора сто́ит целого стада баранов! То бишь эршэров. Иначе мне перед Советом неудобно будет!»

Смех у Джэда звонкий, серебристый… всё бы отдал, чтоб слышать почаще!

«Счастье моё, что мне с эршэрами делать прикажешь?»

«Миоху подаришь… О, готовься! Кажется, конец нашим мучениям. Выбирают лучшего поэта!»

Победителем ожидаемо называют первого из выступающих. Наградой ему становится два шойма местной рогатой живности. Слава всем двенадцати богам, во дворец их сообразили не тащить. Еле дожидаюсь, пока люди вокруг начинают подниматься и направляться к выходу, вскакиваю… и натыкаюсь на того почтенного господина, что так недвусмысленно облизывался на Джэда.

Нет, не будь этой кисеи, никто бы не перепутал но́ги моего мужа с девичьими. Пусть и неимоверно длинные, и изящные, они, несомненно, принадлежат парню. Как и плечи, и сильные руки, и узкие бёдра. Нет в моём любимом ничего женственного и смазливого, волосы разве да ресницы. К сожалению, именно это и оставлено для всеобщего обозрения. Не иначе эти ресницы сразили беднягу наповал!

Крупный палец с массивным перстнем упирается мне в грудь – обманчиво мягко:

– Достопочтенный шагер, не уделите ли мне часть вашего драгоценного времени…

– Три шойма! – перекрывает его вежливую речь басистый рык сзади.