Путь ко Христу

Жило да было в нашем мегаполисе одно тело. Оно было еще молодо, мужеского пола, весьма многоплотно и зело волосато и шерстнато. Где-то в недрах этого тела была погребена едва живая, взращенная на советском соусе душа. Это тело было учено и понимало толк в искусстве и живописи. Жило оно весело и беззаботно, приятели-собутыльники не переводились, и свободное время в жратве и пьянке они проводили блистательно. И вот однажды это тело, которое было здоровенным 27-летним мужиком по имени Клим, сдало.

После очередной пьянки, протрезвившись, он почуял такую тоску, что хоть вешайся. Вставши, он пошел на кухню прополоскать горло и рот и сварить что ли кофе. Когда он входил в большую по старым петербургским меркам кухню, какая-то тень внезапно мелькнула и скрылась за шкафом. Он посмотрел за шкаф и, кроме серой пыльной паутины, ничего там не увидел. Он взял веник и пошевелил за шкафом. Оттуда поднялись многолетние клубы пыли, и он, вдохнув ее, сильно раскашлялся. «Какая противная старая пыль, наверно, с блокадных времен никто там не чистил», – подумал он. А тоска не проходила и все сильнее давила грудь. И вот тут, внезапно, на него накатил такой ужас, что он похолодел и ослаб. «Что это со мною? – пронеслось у него в мозгу, – Ой, помираю». Он опустился на пол и его стал колотить озноб, дрожала челюсть и лязгали зубы. Со стоном, мыча и издавая хриплые вопли, он пополз в комнату в поисках убежища, но убежища не находилось, все сильнее сдавливало грудь и перехватывало дыхание. В животном ужасе он заполз под тахту и уперся лбом в деревянную ножку, вонявшую лаком и пылью. Как рыба, вытащенная из воды на берег, бился он в судорогах под тахтой, которая над ним дрожала и прыгала как живая. Не зная что делать, он впился крепкими медвежьими зубами в деревянную ножку и стал ее грызть. Слышался хруст дерева, и он поминутно выплевывал мелкие щепки. Это его немного успокоило. Он вылез из-под тахты и посмотрел на себя в зеркало, которое отразило безумно перекошенное лицо с расширенными зрачками и окровавленным ртом. Несколько часов после этого он не мог прийти в себя, сотрясаемый дрожью и с помутненным разумом.

Утром он уходил на работу и в повседневной суете своих рутинных занятий как будто забывал о том страшном вечернем накате. Но, по мере приближения очередного вечера, растущее беспокойство начинало томить душу, и, чтобы забыть и заглушить это томление, он по дороге заходил в рюмочную и морщась заглатывал стакан водки. Но как только настенные часы били семь раз, страх опять накатывал холодной мерзкой волной, и он, как затравленный зверь, метался по квартире и в конце концов опять залезал под тахту, дрожал и грыз деревянную ножку. И так повторялось каждый вечер. Однажды, не выдержав, он побежал спасаться к соседу. Сосед – старый тучный пенсионер дядя Вася, открыв дверь и мрачно посмотрев на него, сказал: «Пить надо меньше» – и захлопнул дверь.

Порой он чувствовал, что вот-вот умрет, и тогда кое-как одетый бежал в больницу, которая была напротив его дома и дрожа сидел в темном холодном вестибюле в надежде, что если уж совсем будет плохо, то его здесь спасут. Изредка мимо проходили в белых халатах. Он жадно смотрел на них, и ему становилось легче. Но дома он явственно ощущал присутствие какой-то темной злой силы, которая с нетерпением поджидала его. Он уже начал изнемогать и перестал ходить на службу, мыться, читать и поднимать телефонную трубку. Томясь в тяжелом оцепенении, он сидел на диване и ждал наступления вечера.

К вечеру он решил основательно приготовиться для защиты. Снял со стены охотничье ружье и набил патроны волчьей картечью. Опять сел на диван, положив ружье на колени. И вот наступил вечер, часы натужно и глухо пробили семь. Он схватил ружье, держа его наперевес, стал медленно прокрадываться на кухню. И опять за углом промелькнула тень, и он успел в нее выстрелить с обоих стволов. После грохота выстрелов, из расходящегося порохового дыма кто-то махал ему черной тощей рукой и отвратительно визгливо смеялся. Он отступил к дивану, переломил стволы, вложил еще два патрона. В двери квартиры ломился и кричал пенсионер дядя Вася, но Клим ничего не слышал, ужас вновь захлестывал его волнами. Он откинул голову назад и засунул ружейные стволы себе в рот. Снял правый ботинок, большим пальцем стопы стал нащупывать холодную сталь спускового крючка. На миг он представил, как выстрелом разнесет ему череп, разбросав мозги и кровь по стене.

– Фу, какая гадость! – сказал он, откинув ружье. – Нет, ты меня не возьмешь! – закричал он и выбежал на улицу.