Путь на Амальтею

- Я человек простой, простодушный, - ответил Панин. - Есть норма. Нормой считается пятикратная перегрузка. Мой простой, незамысловатый организм не выносит ничего, превышающего норму. Однажды он попробовал шестикратную, и его вынесли на седьмой минуте. Вместе со мной.

- Кого вынесли? - не понял Гриша.

- Мой организм, - пояснил Панин.

- Да, - сказал Гриша со слабой улыбкой. - А я вот еще не дошел и до пятикратной.

- На втором курсе и не надо пятикратной, - сказал Коля. Он спрыгнул с подоконника и принялся приседать поочередно на левой и на правой ноге.

- Ну я пошел, - сказал Гриша и тоже спрыгнул с подоконника.

- Что случилось, староста? - спросил Панин. - Почему такая тоска?

- Кто-то устроил штуку с Копыловым, - печально сказал Гриша.

- Опять? - сказал Панин. - Какую штуку?

Второкурсник Валя Копылов был известен на факультете своей привязанностью к вычислительной технике. Недавно на факультете установили новый, очень хороший волноводный вычислитель ЛИАНТО, и Валя проводил возле него все свободное время. Валя торчал бы возле него и ночью, но ночью на ЛИАНТО велись вычисления для дипломатов, и Валентина беспощадно выгоняли.

- Кто-то из наших запрограммировал любовное послание, - сказал Гриша.

- Теперь ЛИАНТО на последнем цикле выдает: «Без Копылова жизнь не та, люблю, привет от Лианта». В простом буквенном коде.

- «Привет от Лианта…» - сказал Коля, массируя себе плечи. - Поэты. Задавить из жалости.

- Подумать только, - сказал Панин. - Какой нынче малек пошел веселый.

- Что вы мне это говорите, - сказал Гриша Быстрое. - Вы этим дуракам скажите. Действительно, «привет от Лианта». Сегодня ночью Кан делал расчет, и вместо ответа - раз! - «привет от Лианта». Теперь он меня вызывает.

Тодор Кан, железный Кан, был начальником Штурманского факультета.

- О! - сказал Панин. - Тебе предстоят интересные полчаса, староста. Железный Кан очень живой собеседник.

- Железный Кан большой эстет, - сказал Коля Ермаков. - Он не потерпит старосту, у которого курсанты двух строк связать не могут.

- Я человек простой, простодушный, - начал Панин, но в это время дверь приоткрылась и высунулась голова дежурного.

- Ермаков, Панин, приготовиться, - сказал дежурный.

Панин осекся и одернул куртку.

- Пошли, - сказал он.

Ермаков кивнул Грише и пошел следом за Паниным в тренировочный зал. Зал был огромен, и посередине сверкало четырехметровое коромысло на толстой кубовой станине - Большая Центрифуга. Коромысло вращалось. Кабины на его концах, оттянутые центробежной силой, лежали почти горизонтально. Окошек в кабинах не было, и наблюдение за курсантами велось изнутри станины при помощи системы зеркал. Несколько курсантов отдыхали у стены на шведской скамейке. Задрав головы, они следили за проносящимися кабинами.

- Четырехкратная, - сказал Панин, глядя на кабины.

- Пятикратная, - сказал Ермаков. - Кто там сейчас?

- Нгуэн и Гургенидзе, - сказал дежурный.

Он принес два костюма для перегрузок, помог Ермакову и Панину одеться и зашнуровал их. В костюме для перегрузок человек похож на кокон шелкопряда.

- Ждите, - сказал дежурный и пошел к станине.

Раз в неделю каждый курсант крутился на центробежной установке, приучаясь к перегрузкам. Раз в неделю по часу все пять лет. Надо было сидеть и терпеть, и слушать, как трещат кости, и чувствовать, как широкие ремни впиваются сквозь толстую ткань костюма в обрюзгшее тело, как обвисает лицо и как трудно мигать - тяжелеют веки. И при этом нужно было решать какие-то малоинтересные задачки или составлять стандартные подпрограммы для вычислителя, и это было совсем нелегко, хотя и задачки, и подпрограммы были известны с первого курса. Некоторые курсанты выдерживали семикратные перегрузки, а другие не выдерживали даже тройных - они не могли справиться с черным выпадением зрения, и их переводили на факультет Дистанционного Управления.

Коромысло стало вращаться медленнее, кабинки повисли вертикально. Из одной вылез худощавый смуглый Нгуэн Фу Дат и остановился, держась за раскрытую дверцу. Его покачивало. Из другой кабинки мешком вывалился Гургенидзе. Курсанты на шведской скамеечке вскочили на ноги, но дежурный уже помог ему подняться, и он сел, упираясь руками в пол.

- Больше жизни, Лева! - громко сказал один из курсантов.

Все засмеялись. Только Панин не засмеялся.

- Ничего, ребята, - сипло сказал Гургенидзе и встал. - Ерунда! - Он страшно зашевелил лицом, разминая затекшие мускулы щек. - Ерунда! - повторил он.

- Ох и понесут же тебя сегодня, спортсмен! - сказал Панин негромко, но очень энергично.

Ермаков сделал вид, что не слышит. «Если меня сегодня понесут, - подумал он, - все пропало. Не могут меня сегодня понести. Не должны».

- Полноват Лева, - сказал он, - Полные плохо переносили перегрузки.

- Похудеет, - бодро сказал Панин. - Захочет, так похудеет.

Панин потерял шесть кило, прежде чем научился выдерживать пятикратные перегрузки, положенные по норме. Это было необыкновенно мучительно, но он очень не хотел к дистанционникам. Он хотел быть штурманом.