Приехав из Калифорнии, я была удивлена настолько, что даже почувствовала неловкость от своего удивления, увидев рабочих со светлыми волосами и голубыми глазами, которые работали в голландских теплицах, – после американских теплиц, где в основном трудились иммигранты из Латинской Америки. Однажды я заметила на экспериментальных участках с георгинами молодых поляков, которые в хаки и синих рубашках поло стояли на коленях, собирая цветы. Эта сцена выглядела, словно фотография из каталога «J. Crew»[44]
. Цветовод-голландец, рядом с которым я стояла, кивнул в их сторону, процедив сквозь зубы: «Поляки», будто хотел меня о чем-то предупредить. Но у меня ни разу не возникло мысли: «Бедные поляки, обреченные работать на ужасных голландских полях». Я не видела параллелей с «Гроздьями гнева»[45]. Меня не волновало, что они занимаются бесперспективной и опасной работой, ради которой пришлось оставить дом и семью и поставить под вопрос свое будущее. Поляки выглядели слегка скучающими, словно работники кафе в торговых центрах. Однако этого было явно недостаточно, чтобы поднять во мне волну праведного гнева по поводу ситуации, в которой они оказались. Моя собственная реакция меня встревожила. Разве труд не одинаков во всем мире? Может быть, у меня сложилось подсознательное впечатление, что работа, которую выполняют белые люди, проще, безопаснее и выше оплачиваема, чем работа на американских фермах? Или мне просто сложнее отличить европейскую версию обнищавшего рабочего класса?Со временем я поняла, что положение рабочих цветочной индустрии в Голландии сильно отличается от положения рабочих в Калифорнии (и еще сильнее – от положения рабочих в Африке и Латинской Америке). В Европе законы об охране окружающей среды и труда гораздо строже. Теплицы оборудованы более эргономично. Зарплата выше. Даже самая плохая медицинская страховка в Голландии лучше того, что получает большинство сельскохозяйственных рабочих в Штатах. И это еще не все: возможно, Польша – бедная страна по сравнению с остальной Европой, но, согласно мировому рейтингу уровня бедности, она даже близко не стоит рядом, скажем, с Мексикой. Эти ребята заработают денег и вернутся на родину к достаточно приличной городской жизни, может быть, поступят в колледж или найдут себе работу в офисе. Судьба иммигрантов, работающих на полях в Соединенных Штатах, существенно отличается. Голландским цветоводам нужен дешевый труд, но, учитывая строгие ограничения иммиграции, его не так-то легко получить. То, что я слышала о голландских теплицах, оказалось правдой – они практически могут сами себя обслуживать. Обходя теплицы «Terra Nigra» с Петером, я замечала всего лишь одного-двух рабочих в каждой. На этом огромном предприятии круглогодично работает только семьдесят пять человек, включая ученых, рабочих теплиц, сотрудников офиса и сферы продаж. Тем не менее компания все время пытается сократить штат. Сейчас они работают над розами, которые можно было бы выращивать лишь при помощи машин, без вмешательства человека.
Как и для любой страны, где занимаются цветоводством, в Голландии разведение роз – серьезный бизнес. Продажи роз лидируют на голландских аукционах, на их долю приходится больше семисот миллионов долларов в год. Это почти в два раза больше, чем продажи хризантем (следующего по популярности цветка) и в три раза больше, чем продажи тюльпанов, занимающих третье место. Примерно половина всех роз в мире продается в Германию, Францию и Соединенные штаты. Только в США в год продается почти полтора миллиарда стеблей. Какой бы ни была причина: традиции, привычки или поэзия Шекспира, – люди предпочитают розы всем остальным цветам.