Путь Смолы

– А кто? – с ухмылкой спросил Фёдор.

– Глюки, рождённые твоей чудо-самогонкой.

– Можешь думать что хочешь, только они есть. А чудо-самогонка – окно в другой мир, которое помогает человеку заглянуть в него, поскольку он сам, своими силами, из-за заложенной в мозгу программы по сохранению тела, не может открыть в себе это видение. Вот святым такое окно не нужно, они живут в этом видении, и мир для них другой, такой, какой он есть на самом деле.

– Какой же он на самом деле? – многозначительно улыбнулся Шпала.

– Словами этого не объяснишь, твой мозг-компьютер не поймёт этого, зависнет.

– А..а..а.., – протянул Шпала, – хрень всё это. Если есть душа, значит должен быть Бог, вот интересно, где находится его офис? А то, глядишь, сходил бы на приём, с просьбой какой, да и так, поболтать о насущном.

– Отойдёшь в иной мир, узнаешь и на приём попадёшь, – ухмыльнулся Фёдор. – А Бог на самом деле непонятен нашему мозгу. Компьютер и программа не знает ничего о своем программисте. Бог настолько больше и шире, чем мы о нём думаем, что это просто не может уместиться в нашей голове. Это и не человекоподобное существо и не сгусток энергии, это и не совокупность всего окружающего и даже не пресловутый программист. Это абсолютно чуждое нашему представлению и пониманию нечто, не вмещающееся ни в какие земные законы и понятия. И чем оно обладает, что несёт в себе – неизвестно и абстракто для ума человека.

– Ну ты грузишь, батя, крутая самогоночка у тебя, – покатываясь со смеху, выдавил из себя Шпала. – Только хрень всё это, хрень для лохов.

Колян по поводу слов Фёдора ничего не сказал. Он неожиданно ощутил сдвиг своего Я ближе к ранее обнаруженному сгустку нечто. Сдвиг настолько поразил его, что что-либо осмысливать и вступать в дебаты показалось ему излишним.

Вскоре, допив самогонку, вся троица уснула.

Утром, едва забрезжил рассвет, Коляна разбудило чьё-то легкое прикосновение. Он открыл глаза и встретился взглядом с покрасневшим, слегка опухшим Фёдором. Видимо, чудо-самогонка не очень благоприятно влияла на его здоровье. Молодой человек впал в транс, размышляя, что же понадобилось работнику морга в столь ранний час. Но Фёдор быстро разрешил мучавший гостя вопрос.

– Пошли, на ранней зорьке кладбище особенно привлекательно. Восходящее над могилками солнце как бы ознаменует восход потусторонней жизни, навивает философско-сентиментальные мысли о смысле бытия и неизбежном переходе в иную ипостась.

Слабо разбиравшийся в иных ипостасях Колян всё же уловил общий смысл и вспомнил о вчерашнем желании совершить занимательную экскурсию на могилки. Честно говоря, зачем ему это надо, он не знал как вчера, так и сегодня, желание приходило извне, не поддавалось осмыслению, но настойчиво требовало обязательного исполнения.

Колян протер глаза, встряхнул головой, как бы отгоняя последствия вчерашней вечеринки, и спросил:

– Куда идти?

Фёдор ничего не ответил, лишь призывно махнул рукой и направился к выходу. В коридоре он притормозил, нагнулся и достал из под перевёрнутого ведра два почти полных стакана самогонки.

– Похмелимся. Без соответствующего допинга вряд ли посетит вдохновение при осмотре могилок, только тоска и ощущение полного одиночества и беззащитности перед жестоким миром.

Колян не стал возражать и выпил стакан "вдохновителя" залпом.

Особого прилива вдохновения молодой человек не ощутил, но по части здоровья заметно полегчало. Они вышли на улицу.

Обстановка, которую так и не удалось толком рассмотреть вечером, и не стоила того, чтобы её рассматривать. Типичный деревенский пейзаж, наполненный грязью, множеством ненужных ржавых железных вещей и одурманивающим воздухом, бьющим по мозгам хлеще любой самогонки. За невысоким лесистым бугром виднелась крыша богадельни или по-другому, дома престарелых и инвалидов.

– Вообще, – чуть пошатываясь, но упрямо меряя шагами узкую тропинку, ведшую к кладбищу, решил разнообразить разговорами путь Фёдор, – тяга к местам захоронений присутствует далеко не у всех людей и охарактеризовывает их как обладателей тонкой душевной конституцией и мистическим взглядом на жизнь. Не всяк сможет разглядеть в крестах и памятниках что-либо кроме тоски, скорби и чувства собственной неизбежной кончины.

– А есть что-то другое? – спросил Колян.