Путь спасения души. По творениям преподобного Симеона Нового Богослова

Заповеди Христовы да будут единым общим для всех нас путем, который вел бы нас на небеса и к Самому Богу. Хотя слово объявляет много путей, много указывает способов, могущих привесть человека в царство небесное, но в самом деле путей не много, а один путь, только он разделяется на многие пути, сообразно с силою и произволением каждого. Ибо каждый из нас начинает особыми делами и деланиями, как бы мы начинали движение из разных мест и городов, стремясь, однако ж, прийти в одно и то же место, то есть в царство небесное. Когда слышим о деланиях и путях тех людей, кои жительствуют по Богу, то должны разуметь под этим духовные их добродетели.

И те, которые начали шествовать ими, должны все одно иметь в виду и к одной стремиться цели, чтобы всем из разных стран и мест собраться в один город, то есть в царство небесное, и сподобиться соцарствовать Христу, покорствуя единому Царю, то есть Богу и Отцу. Итак, один указали мы город; идущие же в него хотя идут из разных стран, но путь каждого одинаков со всеми другими: это любовь. Мы имеем святую и нераздельную троицу добродетелей — веру, надежду и любовь, и последняя — первая есть, и большая всех, как предел доброт. Ею удомостроительствована вера наша, на ней основана надежда, и без нее ничто из сущего не происходило и никогда не произойдет. У этой любви много имен и дел много, и признаков ее преобильно, и свойств премногое множество. Но существо ее одно и для всех совершенно непостижимо, и для ангелов, и для людей, и для всякой другой твари, нам, может быть, еще неведомой. Она неизъяснима словом, неприступна в славе, неисследима в советах. Она и вечна, ибо безвременна. И незрима она, ибо умопредставляется, но не постигается. Много красот у нее, нерукотворенного и святого Сиона, которые как только начнет кто узревать, престает уже утешаться привлекательными видимостями мира и любить славу его. (1, ч.1, с. 702–704.)

* * *

Для тех, коими обладают неверие и страсти, благодать Святого Духа неприступна и незрима. Но для тех, которые показывают достойное покаяние и начинают исполнять заповеди Христовы с верою, и вместе со страхом и трепетом, она открывается и бывает зримою, и сама собою производит в них суд несомненно такой, какой имеет быть, или, лучше сказать, она бывает для них днем Божественного суда. Кто всегда сияет и освещается сею благодатию, тот истинно видит себя самого, — что он такое есть, и в каком жалком состоянии находится, видит тонкочастно все дела свои, которые совершал телом и какие действовались только в душе его. При этом он судится и воссуждается и божественным огнем, вследствие чего, напояемый водою слез, орошается по всему телу, и мало-помалу крещается весь, душою и телом, божественным оным огнем и Духом, становится весь чистым, весь — непорочным, сыном света и дня, и более не сыном человека смертного. (1, ч.1, с. 749–750.)

* * *

Тот, кто обнажается телесно, видит раны, если какие есть на теле, так и этот видит тогда чисто страсти души своей, как то: славолюбие, сребролюбие, памятозлобие, братоненавидение, зависть, завиствование, любопрительность, самомнение и все другие страсти — и на все эти страсти душевные налагает заповеди Христовы, как врачебные вещества, а как прижигания выжигающие, налагает искушения и скорби. И таким образом смиряется, плачет, ищет помощи Божией с великим рвением; и тогда явно видит, как благодать всесвятого Духа приходит в него, и искореняет, и уничтожает страсти одну за другою, пока не освободит души от всех их, ибо благодать Святого Духа не от одной или от двух страстей освобождает душу, но совершенно от всех, чисто-начисто. Вместе со страстями, о коих мы сказали, она отгоняет и всякую леность, нерадение и беспечность, всякое неведение, забвение и чревоугодие, всякое сластолюбие и похотение злое. И таким образом обновляет человека и по душе, и по телу, так что таковой думает, что не носит уже смертного и дебелого тела, но некое духовное и невещественное, способное восхищенным быть на небо, подобно святому Павлу. И не это только совершает в нем благодать всесвятого Духа, но не позволяет уже ему внимать чему-либо чувственному и мирскому и делает то, что он видит все это, как бы не видел, ибо тогда ум соединится с мысленным и божественным, исходит совершенно вне всего чувственного, при всем том, что будто смотрит на то. (1, ч.2, с. 86–87.)

* * *