Путь в бездне

Подобно удару током, слова прозвучали в каждой клетке его организма:

— Закрытая территория. Вход запрещен. При нарушении запрета, мы придем за тобой.

И одновременно Ганс как-бы понял, что произошло с ушедшим к Луне экипажем. Без подробностей, только общее необходимое знание.

Авария. Столкновение. Несчастный случай — они оказались в ненужном месте, в ненужное время.

И все кончилось.

Луч погас.

Отпустило.

От потрясения или может этот луч так подействовал на Вульфа, но он на несколько секунд буквально забыл все, чему научился в управлении кораблем.

Совсем!

Глядя на клавиши и экраны приборной панели, на мигание разноцветных световых индикаторов, он беспомощно пытался сообразить, какая у них функция и предназначение, будто впервые видел все это.

Пятиугольный проем в поверхности Луны остался позади корабля — «Платформа» уходила к матовому горизонту.

Память нехотя возвращалась к нему.

«Авария… Придем за тобой…»

Он схватился за штурвал, вспотевшие ладони крепко сжали рельефные пластиковые ручки, и указательным пальцем правой руки Вульф нащупал и до предела нажал клавишу тяги ходовых двигателей.

Вместе с возникшим приглушенным гулом его тело обрело вес. Набирая скорость, корабль менял высоту орбиты — выше, дальше…

Повторного витка вокруг Луны не будет.

Ганс Вульф уходил к «Страннику».

Глава седьмая Посмотреть в лицо

С того дня, когда они устроили пикник на лесной поляне, недалеко от реки, прошел месяц. Мишка Горин уехал в усадьбу своей жены, обещая, что как только передатчик заработает, лично приедет в Ясную Гавань.

Фолк, занимаясь своими делами, приезжал редко.

Ясный солнечный день утопил весь город в свете и непонятной необъяснимой радости, будто вместе с лучами солнца на его грязные улицы проникли легкость и благополучие.

Конечно, благополучия в черных кварталах и быть не могло, но Склим давно заметил — в солнечные дни преступлений совершалось гораздо меньше, чем в пасмурные и дождливые, а улыбок на лицах горожан становится заметно больше.

В такие дни, как этот, Склим чувствовал себя молодым и бодрым.

Время близилось к обеду.

Склим шел по тротуару и ему хотелось петь. Он даже начал было бубнить себе под нос какой-то примитивный мотивчик, но скоро перестал — прохожие косились в его сторону.

Пройдя по бульвару Кипарисов, где никаких кипарисов и отродясь-то не было, он свернул на Одиннадцатую улицу, миновал высокий бетонный забор ремонтной базы и вскоре оказался на Вокзальной Площади. Совершая дневной обход своего участка, Склим всегда заходил на черный вокзал.

Людей сегодня здесь было немного. Во всяком случае не наблюдалось толкотни возле касс, расположенных под низким деревянным навесом.

На автобусной остановке с единственной сломанной скамейкой, стоял желтый автобус номер пять, двери его, призывно открытые всем своим видом, приглашали немногих пассажиров занять места в салоне, а здоровяк водитель, в перепачканном грязью и маслом пиджаке, одетым на голое тело и таких же брюках и растоптанных сапогах, лежал под передком автобуса, на фуфайке.

Проходя мимо, Склим присел около него, посмотрел на испачканную чем-то черным физиономию водителя, и сказал:

— Здорово, «баранка».

— Здравия желаю, инспектор, — откликнулся тот, продолжая копаться под мотором.

— Опять загораешь?

— Да-а…, — водитель опустил руку с большим гаечным ключом себе на грудь, выдохнул: — Сколько раз говорил на базе, что надо менять…

Водителя звали Тоуш Кех и он был примерно одного возраста со Склимом. Иногда Склим встречал его в закусочной, они трепались о жизни, могли и поспорить о чем-нибудь и даже разругаться матерно, но потом встречались вот так — на улице и разговаривали, как ни в чем небывало.

Тоуш начал эмоционально объяснять Склиму о «куркуле механике», который, сколько его не проси, «никогда не сделает все как надо», о новом автобусе, что прислали на прошлой неделе и отдали не ему, Тоушу, опытному старому водителю, а молодому, еще сопливому пареньку, который (конечно же, случайно), приходится зятем начальнику гаража.

Склим слушал его в «пол уха», но кивал понимающе, мол, да, бывает же такое! Минут через десять он попрощался с Тоушем и его «механической бедой» и направился на вокзал.

Взойдя на низкое бетонное крыльцо, Склим открыл тяжелые деревянные двери, выкрашенные под бронзу и, войдя в зал ожидания, свернул налево — к буфету.

Через большие, давно немытые окна вокзала, выходивших на перрон, он увидел стоявший состав и обычную толкотню пассажиров у вагонов с чемоданами и сумками и пьяного носильщика Ама, прислонившегося к оконной раме с уличной стороны.

У буфета, состоявшего из двух высоких накрытых белой скатертью прилавков, происходило столпотворение пассажиров. Обслуживали две продавщицы.

Одна — худющая, болезненного вида молодая женщина, разливала кипяток в чайники и бидоны, протягивающих ей свою тару, толкавшихся и о чем-то спорящих, людей.

Другая — полная, высокого роста продавщица, которой уже перевалило за пятьдесят лет, с яркими накрашенным губами, продавала выпечку с противоположной стороны буфета.

Это была Толстая Ща.