— Просто все. Ты там и везде — чужой. С Земли мы улетели детьми, несколько лет на Тверди ничего не дают. Мы привыкли к «Страннику», привыкли быть в пути. Наш дом — бездна. Мы всегда будем страстно желать отправиться в путь, потому что это и есть наш дом. Путь в бездне. Мы все ждем одного — возвращения туда, откуда пришли.
— Ясно. — Сергей прикурил папиросу, добавил: — Я то думал, что-нибудь стоящее скажешь. Трепло. Болит у него видите ли, вот тут.
— Дурак, — ласково сказал Мишка: — Ты веришь в фантазии. Предположим… — он затряс указательным пальцем у себя перед носом, стараясь сфокусировать на Сенчине взгляд: — Предположим, что они есть — эти мирные берега, только кто тебя к ним подпустит? С твоей-то рожей! И не надо делать губы куриной жопкой. Я тебе дело говорю. Наш дом — «Странник», наш путь в бездне. В бездне, понимаешь? Конечно, в принципе неважно, где и на каком корабле ты летишь, на звездолете ли, на планете ли, которая такой-же корабль, только большой, но ты никогда не найдешь искомое. Никогда. Пока жив, пока не вернулся домой.
— Он прав, — тихо произнесла Тосия Вак: — Наверное мы…
— Он — пьяное трепло! — воскликнул Сергей: — Да, я лучше поселюсь где-нибудь на окраине, на отшибе тех самых мирных берегов, в которые ты не веришь, чем сгнию на этой проклятой Тверди! И плевать, что — рожа, плевать, что я там чужой. Понимаешь, умник? Твердь, эта… Она у меня в печенках сидит, зудит под кожей! Я на ней себя потерял, веру потерял, а ты говоришь… Так, что сам ты дурак и еще какой.
— Себя он потерял, веру… — Мишка хмыкнул и кивнул в сторону молчавшего Эвола Кюмо: — Ты вот, об этом с Эволом поговори, он тебе, кретину, много про алкоголизм-то расскажет, а мне не жалуйся.
— Мы обязательно выберемся отсюда, Сережа. — произнесла Ланина, глядя на Сенчина: — И он с нами улетит, никуда не денется. Паяц несчастный, — и усмехнувшись: — Многоженец.
И тут громко рассмеялся Фолк.
— Ты чего? — спросил его Сергей: — Расскажи, вместе посмеемся.
— До чего-же хорошо с вами, — ответил Фолк: — Никогда в жизни так не было. Ну и компания у нас! — и он толкнул Склима локтем, спросил: — Полетим а, инспектор?
— Запросто…
День клонился к вечеру, спала удушливая жара и с реки подул живительный ветер, гоня остывающий теперь, воздух.
Мишку укусила оса в левую ладонь. Мишка страдал, морщился, глядя на свою руку недоуменными пьяными глазами, дул, раздувая щеки. Они с Сенчиным стояли на берегу реки.
— Ты чего ему тут проповедовал? — Сергей приблизился к Мишке, зло зашипел ему в лицо: — Ты…
Горин непонимающе смотрел окосевшими глазами.
— К….ик, кому-у?
— Фолку!
— А, что? Я не понимаю, не понимаю я тебя…
— Нет большей любви, чем если кто отдаст душу свою за друзей своих, — передразнил его Сенчин: — Ты когда стал таким?
— Каким? — Мишку шатало.
— Сволочью. Хочешь его руками для нас дорогу расчищать? Что-бы он душу свою положил? Да ты просто….просто…
До Мишки наконец дошло, что ему говорит Сергей и он, расплывшись в великодушной улыбке, сказал:
— Ду-ура-ак, ты. Дурак.
— Сволочью ты стал, Мишаня.
— Ты ничего не понял. Ему надо, понимаешь? Надо знать, что…
Сергей отпустил плечо Горина и тот, как подкошенный. рухнул в траву. Сергей уходил не оборачиваясь.
— Бог есть любовь, — кричал Мишка ему в след: — Он все ему простит, все…
Глава шестая
Ганс Вульф. «Странник». За год до исхода с Тверди
Луна как Луна.
Ничего особенного.
Ганс Вульф несчетное количество раз видел ее в телескопы «Странника» — безжизненный, лишенный атмосферы, спутник Планеты, весь изрытый ударными кратерами от древней бомбежки астероидов. Унылый серо-белый ландшафт.
— Ты сделал это, Ганс Вульф. — сказал он вслух сам себе: — Ты это сделал.
Всегда смотрящая на Планету одной своей стороной, Луна, как две капли воды, походила на ту самую Луну, что вращается вокруг его родной Земли. Было странно и даже дико видеть сейчас, внизу под «Платформой», знакомые очертания Моря Дождей, кратер Коперник и прочее, чего в принципе не должно было быть.
Местная Луна, являлась близнецом Луны, оставленной в Солнечной системе за многие световые годы отсюда.
Правда абсолютного сходства не было.
Например, отсутствовал кратер Архимед, Море Спокойствия с одной стороны на несколько десятков километров было меньше и имело четыре крупных кратера, которые отсутствовали у ее земной родственницы. В остальном различий не было.
Ганс помнил, сколько много споров и гипотез рождало у членов экипажа такое сходство спутников Земли и Тверди.
— Ты здесь, — снова произнес он, глядя на поверхность Луны в нижний правый иллюминатор пилотской кабины.
На его глаза навернулись слезы.
Орбитальный челнок «Платформа-2» летел над поверхностью Луны на высоте ста двадцати километров.