Путь варга: Хищные пастыри. Книга 1

— Вижу, вижу, вижу, вы интересуетесь живописью, господин Ард. Как вам сюжет? Не правда ли, жутковат, но и вдохновляет, ах, вдохновляет — это сюжет Сапфиры Элебосской, прекрасная поэма, великолепная, Ирлен с детства её любил. «Песнь о сирене и охотнике», сюжет ещё из народных преданий, но как он звучит, как звучит в стихах Сапфиры! Сладкоголосая сирена завлекает, и охотник, который так безжалостен, и последняя песнь, серебристый блик — и вечность, вечность! Потрясающая, потрясающая вещь! Вы разве не читали?

— В своё время меня больше впечатлили «Грани боли» Атайра Странника.

— Ах-х, вы любитель «школы горького плода»?

— Скорее, знакомился выборочно со всем понемногу. Знаете, в сущности… литература ведь не моя специальность.

Он бы ещё на визитке написал «убиваю бестий» и всучил ей прямо в ручки. Которые Муха радостно потирает. И летает вокруг устранителя, и зудит, что заметно, очень заметно, как интересно, какая тайна-тайна-тайна, может быть, господин Ард даст какую-нибудь подсказку?

— О, я уже её дал при нашем знакомстве. Помните, мы ещё говорили о том, что критика сродни охоте. Я занимаюсь почти тем же, чем господин Виллем Риот. Просто… в несколько ином ключе.

Палач сражает Джилберту Гюйт наповал леденистой улыбочкой.

— Это безумно, безумно интересно! Может быть, вы не откажетесь остаться после чтений и рассказать? Не все знают… — тут она привстаёт на цыпочки и жужжит Нэйшу в самое ухо. Напрягаюсь и ловлю: «после разъезда…», «небольшое продолжение только для избранных», «незабываемо, просто незабываемо».

Нэйш польщённо скалится и уверяет, что заинтригован. Кидая в мою сторону насмешливую улыбочку.

Нужно заканчивать со всем этим до конца чтений. Мы с Морковкой в избранные не попадём. Пухлик — тот может и пробьётся. Только что с него толку. Если Палач полезет устранять — Гроски ему не помеха.

Кружу по залу, подхватываю разговоры, сплетни, тайны. Поливают грязью каких-то поэтов «вирной школы»: «Всё это сравнение поэзии с виром отдаёт дурновкусием!» Поминают какого-то Алехо — заядлого дуэлянта: «Исключительный поэтический Дар, но такой несносный характер, да ещё и ревнивец, и рано или поздно — попомните мои слова…» Широкоплечий громкий Пафос и франтоватый, но гнилозубый Оксюморон обсуждают рецепты творческого успеха. По временами показывая на Верлибра, который решил исповедаться перед Морковкой.

— И вот пример того, кто воплотил в жизнь бесконечный путь как бесконечный поиск. Скажете, нет? Ночевал в Долине Фениксов, странствовал по Ничейным Землям, говорят, заходил даже в Алчнодол. Галотта, Велейса Пиратская… Разве это не самоотдача, не истинная погоня за новым, которая для поэта должна быть во главе всего?

— Пф. Вы ещё молоды. Иначе знали бы, что после каждого путешествия Мейрик на год уходит в глубочайший кризис. Не скрою, у него есть неплохие сборники. Но насколько они связаны с его поисками, а насколько — с мастерством…

— Вы утверждаете, что возможно писать настоящие вещи без потрясений, сидя в кресле дома? Нонсенс! Взгляните хотя бы на Ирлена Гюйта — его потеря Морио…

Стряхиваю прослушку, прилепляюсь к закускам. Тощий Верлибр распинается перед Рыцарем Морковкой про свой бесконечный поиск вдохновения. Через пузыри несёт что-то про Галотту — Град Борделей. «И все эти девушки, великолепный букет… цветки, цветки, приколотые к благоухающим грудям… Рой! Рой образов! О, я писал, как я писал!! И такое падение, такое мерзкое, низменное падение… Нечто вроде низвержения с облаков. Понадобился год, чтобы восстановиться полностью!»

Похоже, старикашка обрёл в Галотте не только букет из шлюх, но и букет от них же.

Вдохновительница Верлибра — из категории жвачных. Копается в закусках, время от времени подкидывает себе того и сего в пасть. Потом начинает пережёвывать, глядя перед собой, как корова на лужку.

Дослушиваю сагу о Галотте, пинаю Морковку под коленку. Давай, отвязывайся от Верлибра.

— Узнал что?

Вид у малого очумевший. Небось, учитель Найго ему такого не рассказывал.

— Я, конечно, подозревал, что с нашей литературой не всё в порядке…

— А по делу? Надо б обсудить, чтения скоро.

Пухлика и Мясника зажала в угол Гипербола. Здоровущая и из-за платья смахивающая на линяющую бронзовую йоссу. Гипербола размахивает руками в перстнях и вовсю поясняет, как добыла свою искру — тощего приторноватого художничка.

— … ах, засыпать площадь цветами — ради его таланта и благосклонности было сущей мелочью, СУЩЕЙ МЕЛОЧЬЮ, уверяю вас. Тысячи, нет, миллион жёлтых роз — о! Вы разве не были на той выставке в Аканторе? Картина получилась ПРОСТО ПРЕКРАСНОЙ, уверяю — увядающие, золотистые цветы, и мои строки были им под стать — просто СЛОВНО ПЕСНЯ. И с той поры, да, с той поры мы с ним НЕРАЗЛУЧНЫ, как понимаете…

Художничек нервно подпрыгивает при каждом залпе, который вылетает из Гиперболы. Как мопс, которому сейчас прикажут к ноге.

— Но что я опять о себе, лучше скажите, где вы добыли своё вдохновение — это же просто ИЗУМИТЕЛЬНО, дорогой Виллен, вы хоть понимаете, как вам НЕИМОВЕРНО повезло?