Путь варга: Хищные пастыри. Книга 1

— Да что вы говорите, — с чувством цедит Пухлик. — Не поверите, временами забываю об этом. Иногда, знаете ли, — думаю: а вот какой бы моя жизнь была, если бы мы, так сказать… разминулись?

Мясник — Дар Щита, мерзотность натуры — тугоплавок, как всегда. Когда Гипербола наседает на него с вопросами: «Ах, ну как же вы всё-таки познакомились⁈» — он делает бровкой:

— В удивительном месте.

— Ах, из тех, которые ВДОХНОВЛЯЮТ, не так ли?

— Скорее уж, наоборот, — выдыхает Пухлый. — Верите ли, я тогда переживал тёмные времена. Можно даже сказать — я был потерян для этого мира. Ощущал себя ПОТРЯСАЮЩЕ НЕСВОБОДНЫМ.

— Ах, как я вас понимаю, КАК ПОНИМАЮ! Этот мрак в душе, эта темница духа в гниющем, развратном мире…

— Виллен был несколько… скован поначалу, — глумливо добавляет Мясник. — Но мы с ним довольно скоро нашли общий язык. Верный путь к ответам на все вопросы.

— О, вы его вдохновили?

Пухлик яростно что-то зажёвывает.

— По самое… кхм… мд-э-э, ещё и как. И вдохновлял, и вдохновлял… какое-то время.

— Послушай, Демиэн — это же ЧУДНО! Получается, что вы вывели его из мрака? Избавили от ужасного заточения в творческом бессилии?

— Скорее уж, Виллен сам отыскал выход. Весьма неожиданный и изобретательный. Я верно припоминаю?

Похоже, эти двое о Рифах, с которых Пухлик совершил побег. Нэйш был на Рифах? Тоже сиделец? Да нет, вряд ли. Этой твари только дай на кого в клетках поглядеть.

— Да, так что нас, так сказать, развели небеса на многие годы. Но вот не так уж и давно небо решило, что мне позарез нужно немного встряхнуться — и послало нам очень, о-о-очень нежданную встречу. То ещё потрясение, доложу я вам.

— Ах, ну конечно, это было совершенно ПОТРЯСАЮЩЕ — обрести вдохновение так внезапно! Вы, разумеется, переполнились чувствами и вдохновением…

— О-о-о-о, как я переполнился, — уверяет Пухлик. — Ещё никогда в жизни я себя не чувствовал таким переполненным! И если уж нужно распотрошить какой-нибудь текст…

Пухлик расписывает — как он неистово потрошит-свежует чужие тексты. Потом уверяет, что ему не терпится взглянуть на творчество Гиперболы. Та малость линяет всем видом и интересуется: «Но вы же тоже прочтёте нечто ПОТРЯСАЮЩЕЕ? Раскройте же нам эту тайну — мы все внимание».

— Всё, что могу сказать, — выдыхает Пухлик, — там точно будет про закат.

Расплёвывается с творческой парочкой — «Извините, нужно дать ученику последние наставления». И волочёт нас с Морковкой туда, где потемнее и меньше народу.

— Скверно, — подводит итог, когда я выкладываю насчёт прислуги и «искр». — Я поспрашивал насчёт прошлых сеансов. Из них никто не запомнил ни строчки, зато эйфория, подъём, кратковременная потеря памяти… Может быть артефакт, но я склоняюсь к версии Мел: это сирены. Причём, может быть так, что их уже в неволе вырастили. Что вы знаете об этой нойя Морио?

— Морио, да… — Морковка шепчет, поглядывая по сторонам. — Мориона из лейра Певчей Тенны, утраченная «искра» Гюйта. Якобы встретил он её во время её выступления в одном из поместий, где… словом, собирались творческие личности для того, чтобы покутить и почитать стихи. Это было десять лет назад или чуть больше. Как я понимаю, Мориона была из тех нойя, которые покидают лейры и уходят искать лучшей жизни в города — вот как Аманда. Она была известна в кругах ценителей — знаете, пение и пляски нойя… Гюйт был совершенно очарован, он предложил Морионе стать его «искрой», и она согласилась. Семь лет она была его постоянной спутницей — и как уверяют, не только в поэзии…

У Его Светлости язык отсохнет сказать «любовницей», так что Пухлик это делает за него, хоть и шёпотом:

— Проще сказать, содержанкой. Над этой парочкой нехило так подтрунивали. И приглашали на всякие там салоны не из-за поэтических дарований Гюйта. Морио отлично пела, разбиралась в поэзии… ну, и в целом, кто её знал — отзываются о ней как об очаровательной особе и только недоумевают — что ж ей надо было рядом с этим вместилищем талантов.

Почти незаметный кивок улетает туда, где к Гюйту с восторгами прилипла Метафора.

— Ну так вот, а три года назад Морио умерла — и тут без дураков, вон тот помешанный на шнырках тип был на похоронах и видел тело.

— Похороны собрали многих поэтов, — поддакивает Морковка. — И были обставлены… как это сказать… несколько литературно. Пол зала был устлан белыми розами, тело завернули в белую таллею, и певчие тенны… ах да, и Гюйт сам зачитывал строки, которые выбрал ей для Книги Утекшей Воды: «Черноокая сирена, что подарила поэту лучшую из своих песен» или что-то наподобие этого. Впрочем, мне сказали, что он не смог зачитать с первого раза. И будто бы вовсе напоминал буйнопомешанного: то начинал целовать покойной руки, то читал стихи, то повторял, что всё это слишком несправедливо и скоро, даже не простясь…

Краем глаза ловлю шевеление в тёмном углу, за очередной убогой поделкой Графомана. Там что-то разворачивается, будто бы вылезает из-под кожистых крыльев. С намерением шуршать в нашу сторону.

— Тихо, — показываю глазами в угол. Хотя Морковка и так не орёт во весь голос. Не разберёшь, если только не стоишь в паре шагов.