Путь варга: Хищные пастыри. Книга 1

Питомник звенит от желания, брачные призывы несутся из каждой клетки, и когда ты входишь в единение по сотне раз в день… Бег по тропам весны не помогает — страсть плещется среди деревьев, и можно хоть по пять раз за день окунаться в холодные речные воды: разотрись докрасна жёстким полотенцем, натяни одежду — через полчаса всё равно накатит.

Слабость, истома, мысли плавают вир знает где, и хочется только — лечь на поляне, приминая душистые цветы, и дышать, плавясь под солнцем, и чтобы горячие пальцы… чтобы… рядом…

— Положительные моменты, ч-чёрт, — хмыкает Гриз, когда понимает, что пронеслась через половину закрытой части. Одна и радость: можно провожать несколько раз за вечер, прощаться — и стрелой нестись назад, забивая весенний набат в крови усталостью. Как когда-то в общине.

Пузырёк под пальцами отвратительно тёплый. «Охладилка» Аманды лучше общинных зелий: нужно меньше, да и работает получше, иначе бы совсем… Гриз старается дышать медленно и размеренно, отвлечься и закрыться, и не впускать в себя мир — лесной, шуршащий, напитанный властным зовом.

Нельзя постоянно лакать «охладилку». Потеря скорости и концентрации, проблемы со сном… У каждого зелья своя цена. И непонятно, что выкинет Дар: после того падения на Смутные Тропы он приобрёл болезненную чувствительность. Сны полны тенями, тенями, видениями и криками. И если бы только Янист…

Она встряхивает головой. Вполголоса клянёт неуёмную шпильку — снова сбежала из волос. Пузырёк занимает своё место в кармане. Гриз останавливается у старого вира — того, что мёртв уже столетие. И сворачивает не на восток, к питомнику, а на север, в лес.

До Старой Плакуньи отсюда не больше мили. Время поздороваться наконец.

Плакунья — непризнанная королева открытой части питомника. Древняя и редкая ива-ручейник в незапамятные времена вросла в русло старого, заболоченного ручья. Впилась присосками-корнями, раскинула узловатые руки — и выпила широкую полосу коричневатой воды, очистив её. И заплакала кристально чистыми, ледяными струями воды — с каждой голубовато-серебристой ветви. Струи бьются об переплетение корней, проливаются с пригорка в озерцо, всё более широкое и глубокое с каждым днём.

Старая Плакунья радушна, и в летний зной рядом с ней всегда полно зверей. Но сейчас все слишком рады теплу и слишком заняты брачными призывами.

«К на-а-а-ам! К на-а-а-а-ам!» — стонут одуревшие скрогги в чаще. «Зде-е-е-есь! Зде-е-е-есь!» — голосят бескрылки мили за две. И над всем летит отчаянный, томный призыв самки алапарда: «И-э-э-эй! Возьми-и-и-и!»

Скинуть одежду, шагнуть под буйные по весне струи, отмыться от приставучих весенних запахов…

Вокруг Плакуньи — густая сень зелени: это её дочери, которые силятся сбежать в лес от строгой матушки. Гриз похлопывает одну по стволу и торопится в прохладу их листьев.

Мерный шум вечного дождя впереди. Убаюкивает, умиротворяет. Словно заманивает. «Приди, — поют струны воды, и из крови им откликается весна. — Приди же…»

За время, что Гриз не была здесь, Старая Плакунья раскинула ветви шире. Причесала голубовато-зелёные косы. Струит лёд с обворожительным шелестом. Луна — бесстыдная купальщица, растрепала свой свет по струям воды. И они потекли светлым мёдом. И гроздевики роятся вокруг окрестных ив — творят светлячью любовь. Мигают, будто блуждающие огни.

Ведущие в ловушку.

Ловушкой пахнут медовые воды, к которым тянется её рука. Беспечно. Бездумно.

О чём же ты могла забыть, Гриз? Может быть, о том, как давно ты сюда не приходила?

Или что не ты одна знаешь об этом месте.

Тень сперва почти незаметна среди ветвей и струй воды. Потом делает шаг, проступая из напитанных луной вод. Обретая плоть.

Человек стоит с закрытыми глазами, в профиль к Гриз. Наполовину погружённый в текучесть воды и пляску лунных лучей. Холодные струи облизывают его плечи, щекочут босые ноги. Светлые волосы перевиты серебром луны. И капли лунного света падают с длинных ресниц. Будто человек плачет.

Но он не плачет.

Губы у него сомкнуты и он словно бы чуть-чуть улыбается чему-то, что видит внутри, в себе. И, не выходя из-под летящей с ветвей воды, он делает плавный жест. Поднимая руку, пропуская сквозь пальцы тугие потоки. Роднясь с ними.

Вторая рука поднимается, рисуя замысловатый узор — брызгами воды и лунного света. Длинные пальцы — и косы ивы как их продолжение. Перекаты гладкой кожи на расслабленных плечах. Он слегка покачивается, лаская струи воды, словно вбирая в себя окружающий мир каждым жестом — и течёт, течёт вместе с дождём Плакуньи, завораживая, гипнотизируя…

Танец змеи, Гриз. Ничего больше.

Если закрыть глаза, легко оторваться.

Она разрывает мгновенной тьмой под веками магию лунного света. Ныряет за собственные стены, прочь от игр гроздевиков и искушающего шелеста воды.

Вдох неровный, потому что она бежала сюда, конечно. Губы не пересохли — обветрились. А солоны от запаха весны.