Путешествие белой медведицы

Я знал, что она рядом, и это тяготило меня — я хотел быть с ней, но понимал, что не смогу остаться здесь один: у меня не было денег ни на кров, ни на еду. Я даже не знал наречия лондонцев. А доктор, который относился ко мне по-отечески — не в пример моему отчиму, — предлагал мне надёжный дом, безопасность и хорошее ремесло. А ещё я снова мог бы увидеть маму и обрадовать её.

Поэтому я, как и медведица, решил вернуться туда, откуда пришёл. Я сказал доктору, что хочу поехать в Норвегию и работать с ним — и без сомнений так и поступил бы, если бы не стук в дверь.

* * *

Он раздался через неделю после того, как мы договорились, что нас возьмут на корабль, идущий в Берген.

Дверь открыл доктор и заговорил с кем-то в коридоре. Затем он впустил в комнату незнакомца — высокого и тощего, с узловатыми коленями и пальцами, большим носом и острым кадыком. Судя по одежде, он был из благородного сословия: красная мантия из хорошей шерсти, шикарная шляпа и ботинки из двухцветной кожи. Он поклонился и по-французски заговорил с доктором, но глаза его в тот момент искали кого-то другого. Меня! Его длинное дружелюбное лицо выражало озабоченность.

— Артур, — обратился ко мне доктор, — это Уильям де Боттон. Король назначил его смотрителем менажери́и[12]. Он хочет поговорить с тобой.

Почему он хотел поговорить со мной, я не знал. И что это за слово такое — менажерия?

Судя по всему, мужчина заметил недоумение на моём лице, потому что пустился в долгие рассуждения на французском, обращаясь ко мне и доктору по очереди.

— Насколько я понял, — объяснил доктор, — в Лондонском Тауэре содержится несколько животных — редких животных, не только медведица. В основном все они — дары английскому королю от заморских государей. Мастер де Боттон узнал о тебе от стражника у ворот и разыскал нас.

Смотритель повернулся и обратился напрямую ко мне. Теперь он выглядел ещё более озабоченным — казалось, просил меня о чём-то. Хотя я не мог понять ни слова, я догадывался, что он хотел сказать.

Случилась беда, беда с медведицей!

Глава 45 Мастер де Боттон

Вышла неловкая ситуация: мастер де Боттон недвусмысленно заявил, что хотел бы ненадолго задержаться и поговорить с нами, а у нас не оказалось для него даже стула, однако доктор всё же убрал со скамьи сундук с лекарствами и предложил ему сесть. Мы же устроились на койке и вопросительно уставились на смотрителя.

Мастер де Боттон был похож на кузнечика: когда он сел на скамью, его острые колени оказались гораздо выше сиденья, а худые длинные ноги слегка дрожали от сдерживаемого волнения. Он был младше доктора — возможно, разменял четвёртый десяток. Его кисти и ступни показались мне необычайно большими, как у щенка крупной породы, которому ещё расти и расти. И, несмотря на щегольской наряд, от мастера де Боттона пахло животными — сеном, навозом и шерстью.

Он начал свой рассказ, а доктор переводил.

Медведица угасала. Она не ела, не ходила, не рычала. Просто лежала на полу клетки с открытыми глазами: не ухаживала за собой, не принюхивалась, не проявляла никакого интереса к окружающему миру. Смотритель не раз наблюдал такое поведение у диких животных в неволе, и многие из них, по его словам, вскоре умирали.

В моём сердце снова будто открылась рана.

До смотрителя дошли слухи, что между мной и медведицей есть особая связь. Я кивнул. Это действительно так, но…

Я вспомнил её лёгкую грациозную походку, когда она бежала по широкому лугу; как радостно она плескалась в болотной воде и грязи; как нырнула в холодную реку и всплыла с трепещущей рыбой в зубах. Пусть и недолго, но тогда она была свободна.

Смотритель говорил, что пытался накормить её всеми возможными видами рыбы, предлагал даже телятину и свинину. Это не помогло, и он обратился к королевскому посланнику; тот сообщил, что белые медведи в основном питаются тюленями. Было решено отправить за добычей охотника, но он ещё не вернулся, а медведица тем временем продолжает чахнуть.

Наш гость ненадолго умолк, посмотрел прямо на меня и продолжил рассказ уже с мольбой в голосе.

Доктор перевёл:

— Мастер де Боттон спрашивает, что ещё она ела, когда была с тобой. Может, он попробует предложить ей то же самое.

Мне хотелось скрестить руки на груди, чтобы удержать разбитое сердце, но усилием воли я заставил себя не шевелиться.

— На корабле она ела только треску. А когда мы были на свободе, мне вообще не приходилось её кормить. Я видел, как она ела рыбу, яйца диких птиц и ягоды.

Доктор перевёл мои слова для смотрителя, а потом снова обратился ко мне:

— А как ты… заставлял её есть, когда она была в клетке?

— Никак, — ответил я. — Она ела по собственной воле.

Смотритель внимательно посмотрел на меня, попытался улыбнуться, но получилось не совсем искренне.

Я обратился к доктору.

— Скажите, чтобы он пел для неё. Что она любит, когда ей чешут за ушком. Скажите, чтобы зарывал пальцы глубоко в шерсть и доставал прямо до кожи.

С сомнением посмотрев на меня, доктор всё же перевёл; смотритель, казалось, был поражён услышанным. Он задал вопрос; доктор ответил и снова повернулся ко мне.