Путешествие белой медведицы

Медведица лежала неподвижно на полу, вытянув задние лапы; её большая белая голова покоилась на крупной передней. Когда мы подошли ближе, я заметил, что она начала принюхиваться, затем подняла голову и повернулась ко мне. Тихонько всхрапнув, медведица встала. И тут я сорвался с места и побежал, не обращая внимания ни на полосатую собаку, ни на горбатого зверя. Я слышал, как доктор позвал меня, но даже не обернулся. Проскользнув между прутьями клетки, я бросился к медведице и обнял её большую мягкую шею. Теперь у меня не осталось никаких сомнений: Норвегия подождёт.

Глава 47 Сердце может разбиться

Но чего-то всё равно не хватало.

В следующие несколько дней мне удалось уговорить медведицу поесть. Кусочек лосося, немного форели, чуть-чуть говядины и свинины; я кормил её с рук и сидел рядом. Но этого было мало. Я прекрасно знал, сколько она ест: на корабле она могла за раз умять ведро трески.

Медведица перестала беспокойно расхаживать по клетке, я не чувствовал в ней желания сбежать. Она не проявляла интереса к окружающему миру; лишь безразлично всматривалась вдаль. Иногда мне удавалось немного поднять ей настроение, когда я пел или чесал ей за ушком: она урчала от удовольствия и обнюхивала мои волосы и шею.

Смотритель вспомнил, что я говорил ему о питании медведицы в Нидерландах, и принёс ей три или четыре вида яиц и немного ежевики. Медведица слизывала по одной ягодке с моей ладони и проглатывала их, а к яйцам не притронулась. Я попросил доктора рассказать о том, как она съела кроличью ножку в амбаре в Бергене. На следующий день смотритель принёс ей зажаренного кролика. Я протянул медведице мясо. Она принюхалась, но оторвала лишь небольшой кусочек шкурки.

— Ну поешь, мишка! — попросил я. — Глупая ты башка, ну поешь!

День шёл за днем; смотритель приносил ей самое разное мясо: ягнёнка, лису, гуся. Иногда она проявляла интерес, но всегда съедала только пару кусочков. Время от времени доктор и смотритель о чём-то с тревогой переговаривались. Я часто слышал слово «леопард» в их разговорах и спрашивал доктора об этом. Он не хотел отвечать, но в конце концов сдался.

— Как я понял, несколько лет назад император Фредерик подарил королю Генриху трёх леопардов. Они почти перестали есть и ко всему утратили интерес.

— И что с ними было потом? — спросил я.

Доктор помедлил с ответом, но всё же сказал:

— Один за другим они умерли за несколько лет.

Умерли. Сердце сжалось от этого страшного слова.

Я думал, что, если буду проводить с медведицей хотя бы небольшую часть дня, она повеселеет; думал, что ей нужен я и этого будет достаточно; что я смогу залечить её душевные раны. Но я так и не смог понять, из-за чего разбилось её сердце. Может, из-за тоски по дому; может, потому что ей запретили жить той жизнью, для которой она была рождена. А ещё его могла разбить клетка.

Но что будет с моим сердцем, если медведица не будет есть? Как я смогу жить дальше, если она умрёт?!

Смотритель сообщил доктору, что охотник на тюленей скоро вернётся и что полярные медведи могут месяцами не есть, когда лёд на море ломается и охота на тюленей невозможна.

Я прекрасно знал, как моя медведица любила вкус тюленя: она поплатилась своей свободой за это.

Я возлагал большие надежды на возвращение охотника.

* * *

Медведица спала в полуденный зной, и часто в это время я помогал смотрителю кормить других животных в зверинце. Там была рысь, каких я не раз видел в Норвегии, и две другие кошки чудовищных размеров, которые выглядели диковинно и устрашающе. У одной из них была гладкая чёрная шерсть; другую, тёмно-жёлтую, украшала объёмная пушистая грива. Ещё там жили хищная полосатая собака и длинношеяя горбатая лошадь, какой я никогда не видел раньше. Кроме того, в зверинце можно было увидеть небольшого зверька, спину которого покрывали чёрно-белые иглы — они гремели, когда зверёк передвигался; и очень необычная синяя птица, размером с ягнёнка, которая кричала, как испуганный ребёнок, и раскрывала веером свой потрясающий хвост с блестящими разноцветными перьями. Эти животные тоже были оторваны от дома и заключены в клетки, но тем не менее они ели и выглядели здоровыми.

В следующий раз, когда доктор пришёл в менажерию, я попросил его расспросить мастера де Боттона об этом. Смотритель обернулся и мрачно взглянул на меня, когда понял, о чём говорит доктор. Отвечая, он смотрел мне в глаза, как обычно это делал, хотя я понимал лишь некоторые из его слов.

— Он говорит, что не знает, — перевёл доктор, — почему одному животному хорошо, а другому нет. Возможно, некоторым здесь слишком холодно, а твоей медведице слишком жарко. Кроме того, они едят здесь непривычную еду, которая, быть может, им не подходит.

Смотритель решил добавить что-то ещё. Доктор выслушал.

— Он считает, что некоторые дикие животные, как и люди, не перестают скорбеть о том, что потеряли.

Зов сердца.

Я кивнул.