Путешествие. Дневник. Статьи

Таковы были основные положения одной из последних опубликованных статей Кюхельбекера, а в написанном в то же время, но напечатанном лишь столетие спустя наброске «Минувшего 1824 года достопримечательные события...» Кюхельбекер, сам того не подозревая, подвел итог своей короткой, но бурной, исполненной огромного историко-культурного значения литературной деятельности. Он с большой точностью определил основные литературные группировки, противостоявшие ДРУГ другу и боровшиеся друг с другом в пору подготовки восстания декабристов. Славяне равно имеют «своих классиков и романтиков: Шишков и Шихматов могут быть причислены к первым». Далее Кюхельбекер четко выделяет себя и своих друзей в группу младших «славян», настоящих, истинных «романтиков»: «Катенин, Г<рибоедов>, Шаховской и Кюхельбекер <могут быть причислены> ко вторым» (с. 500 наст. изд.). Группа «вторых» на самом деле была, конечно, гораздо обширнее. Если руководствоваться принципами Кюхельбекера, в нее могут быть включены многие писатели-декабристы и литераторы декабристского окружения: ко «второй группе» можно причислить Ф. Глинку, Гнедича и некоторых других.

После 14 декабря 1825 г., проявляя удивительную волю к духовной жизни, не позволяя суровым условиям тюрьмы и ссылки сломить себя, осужденный декабрист продолжает работать и стремится напечатать свои произведения. Поэтому естественно, что Кюхельбекер сосредоточивается на создании в основном художественных произведений.

В начале 1830-х гг. он работает над «Русским Декамероном». Это произведение должно было состоять из прозаического обрамления, где в форме диалогов излагались литературные взгляды автора, и поэтических текстов, в которых на практике закреплялись теоретически сформулированные принципы. Художественных произведений для «Декамерона» было написано несколько, прозаическое обрамление создано лишь для первой части.

Неосуществленный замысел Кюхельбекера лишь формально связан с идущей от Боккаччо традицией. Рассказчики «Русского Декамерона» должны были развернуть перед читателем грандиозные картины основных этапов развития мировой культуры. Первая часть — поэма «Зоровавель» — построена на библейских мотивах, вторая — «Семь спящих отроков» — переносит действие в Византию во времена возникновения, а затем торжества христианства, к началу крестовых походов. В конце поэмы перед читателем проходит как бы парад объединившихся для единой цели народов: испанцы, немцы, итальянцы, галлы, норманны, славяне.[1827] Третья часть «Декамерона» должна была соединить с Библией и христианством Шекспира, но стилизованного на славяно-русский полусказочный манер (фарс «Нашла коса на камень», представляющий собой переделку комедии Шекспира «Укрощение строптивой»).[1828] Наконец, все здание, по замыслу, венчалось обширной поэмой «Агасвер», изображающей основные этапы истории человечества в целом. «Агасвер», однако, настолько разросся в процессе работы, что Кюхельбекер позднее отказался от мысли включить поэму в состав «Декамерона».[1829]

Литературные взгляды Кюхельбекера с 1826 по начало 1830-х гг. не изменились. В этом отношении особенно показательны последние страницы «Декамерона», где прямо сказано, что задачей автора было «возобновлять и приспособлять к нынешнему слогу чистые славянские речения и обороты» (см. с. 518 наст. изд.). И текст вставной поэмы «Зоровавель» действительно показывает, что стилистическую основу его составляют славянизмы. Отметим несколько словоупотреблений, характерных для архаической позиции Кюхельбекера. Таково, например, слово звукнет, этот необычный глагол употреблялся Бобровым, писателем, высоко ценимым автором «Зоровавеля».[1830] Можно отметить и такие нарочитые архаизмы, как одесную, рало, и такие строки в описании гарема:

Там вертено прядет волну;
Игла пленяющие взоры
Выводит по ковру узоры;
. . . . . . . . . . . .
И мудро начатую ткань
Кончает знающая длань...

Фраза эта отличается сильно усложненным синтаксисом, несвойственным современному русскому языку, утяжеленным порядком слов — причастный оборот в данном случае должен стоять после определяемого слова: игла выводит узоры, пленяющие взгляд. Если в «Адо» Кюхельбекер не побоялся сказать перси о медвежьей груди,[1831] то теперь он не усомнился назвать женскую руку дланью. Приведенный пример показывает, что стилистические принципы Кюхельбекера не изменились.