Путешествие. Дневник. Статьи

В Германии, как устанавливает Кюхельбекер из статей Полевого, нынешние корифеи немцев — Уланд, Берне, Менцель и Гейне. У него не было случая убедиться в гениальности первых двух; однако характерна одна ошибка, которую допускает Кюхельбекер: когда ему попадается стихотворение И. X. Цедлица «Воздушный корабль» в переводе Лермонтова, потрясшее его своей красотой, то, выписывая его целиком в дневник и сравнивая со столь же прекрасным переводом Жуковского «Ночной смотр» (тоже Цедлица), не знающий автора Кюхельбекер делает предположение, что стихи принадлежат Уланду (с. 396 наст. изд.). К Менцелю Кюхельбекер относится уважительно, хотя и спорит с ним. Из Гейне ему попался лишь один отрывок: «Флорентийские ночи» в «Московском наблюдателе», и Кюхельбекер записывает в дневнике с гениальной прозорливостью: «Судя по ним, Гейне стоит своей славы: легкость, острота, бойкость необычайные, особенно в немце. Портрет англичан и английского языка очень хорош; тут, право, что-то истинно вольтеровское» (запись от 8 мая 1840 г.).

И, наконец, естественный вопрос: кто представляет новое направление в России? Ему называют имя Н. В. Кукольника, сообщают, что Кукольник написал романтическую драму о смерти Тассо, присылают сочинения Кукольника. Кюхельбекер всю жизнь был неравнодушен к имени Тассо, в тюрьме и ссылке Тассо стал его нравственным образцом и мерилом душевных сил. Когда он в феврале 1842 г. поссорился со своим другом К. О. Савичевским, он тут же вспомнил о Тассо: «Смеются? пусть! — проклятие потомства Не минет их... осмеян был же Тасс; Быть может, тот, кто здесь стоит средь вас, Не мене Тасса» (запись от 22 февраля 1842 г.). Кюхельбекер перечитывает драму Кукольника «Торквато Тассо» трижды, проливает над ней слезы, сопереживая судьбе гонимого поэта, признает талант Кукольника, однако находит, что целое — слабо. Что талант Кукольника скорее лирический, чем драматический. Что он, по-видимому, идет по стопам французских литераторов типа А. де Виньи, В. Гюго и др. И что его драма, хотя и изобилует красотами необыкновенными, «слабо вымышлена и мало обдумана». И все-таки интерес к новому слову в литературе настолько силен, что Кюхельбекер готов поставить «Торквато Тассо» Кукольника на первое место среди всех русских трагедий, не исключая и пушкинского «Бориса Годунова», «который, нет сомнения, гораздо умнее и зрелее, гораздо более обдуман, мужественнее и сильнее в создании и в подробностях, но зато холоден, слишком отзывается подражанием Шекспиру и слишком чужд того самозабвения, без которого нет истинной поэзии» (запись от 16 апреля 1835 г.). Теплота, лирическое парение, самозабвение — это требования, еще восходящие к периоду чтения мадам Жанлис. Но тут же Кюхельбекер ищет характеров, которых нет у Кукольника, и приходит к заключению, что в драме «Рука всевышнего отечество спасла» и Минин, и Пожарский, и Трубецкой, и Ржевский у Кукольника — «одно и то же самое» (с. 362 наст, изд.).

И все же Кукольник, по мнению Кюхельбекера, занимает видное место в ряду новых русских литераторов. Рядом с ним — А. А. Бестужев-Марлинский, за творчеством которого Кюхельбекер следит самым внимательным образом. Отзывы о романах Марлинского занимают в дневнике весьма значительное место. Еще одно имя — О. И. Сенковский. А также — М. Н. Загоскин, автор «Юрия Милославского» и «Мирошева»; В. Ф. Одоевский, автор повестей «Княжна Мими» и «Русские ночи»; А. С. Хомяков, у которого Кюхельбекер находит прекрасные стихи, а сценами из исторической драмы «Димитрий Самозванец» восхищен настолько, что даже на основании одной сцены готов назвать драму бесподобной: сцены «равной силы нет ни одной у Кукольника ни в фантазии, ни в драме, ни в «Тартини»» (запись 19 октября 1834 г.).