Путешествие Феди Карасика

— А ты — зеленый, как листья дерева! — вторила Ольга, заливаясь смехом, и добавляла, как взрослая, наверное, слышанное от взрослых: — Тебе идет быть зеленым! Ты как гусеница!

— Я не хочу быть гусеницей, — отвечал Карасик, — возьми вот это темно-красное стекло. Я — Одиссей, и моя кожа темно-коричневая от загара и долгих странствий.

— И правда, — через секунду соглашалась Ольга, — ты смуглый, как цыган.

Федя и Ольга забыли о том, что идет дождь, что над Волгой — пасмурный день.

— Вы посмотрите через свои стеклышки на берег, — услышал Федя сзади себя голос Владимира Сергеевича.

— Ну и что?.. — не увидев ничего особенного и ожидая разъяснений, спросил Федя.

И на самом деле: пароход проплывал мимо ничем непримечательного берега. Берег изрезан глубокими оврагами, и даже леска нет, совершенно голая земля… И утес среди оврагов возвышается.

— Эх вы, не видите ничего, а еще в школе учитесь, а еще на Волге живете!

Владимир Сергеевич упрекнул необидно, а скорее, просто так, чтобы подчеркнуть, что, мол, а он вот знает такое интересное об этом утесе.

— Мы с мальчишками еще до войны приходили сюда на лодках из Дмитровки, — похвалился бывший солдат. — Все здесь облазили.

— А зачем? — спросила Ольга.

— Как зачем?.. Клад искали!

— Клад?.. А чего это здесь клад должен быть?

Вместо ответа Владимир Сергеевич запел тихонько:

Есть на Волге утес.
Диким мохом оброс
Он с вершины до самого края.
И стоит сотни лет,
Только мохом одет,
Ни нужды, ни заботы не зная.
На вершине его
Не растет ничего,
Только ветер свободный гуляет
Да могучий орел
Там притон свой завел
И на нем свои жертвы терзает.

— Знаю, знаю! — прервала Ольга. — Это про Степана Разина песня.

— Как дальше песня поется? — спросил солдат.

Ольга, с горящими огоньками в глазах, довольная, что угадала про утес, так бы хотела рассказать песню дальше! Но… дальше она не знала слов.

Зато Федя предложение подхватил сразу:

Из людей лишь один
На утесе том был,
Лишь один до вершины добрался.
И утес человека того не забыл,
Он с тех пор его именем звался.
И поныне стоит
Тот утес, и хранит
Он заветные думы Степана.
И лишь с Волгой одной
Вспоминает порой
Удалое житье атамана…

— Дяденька, — бесцеремонно затормошила Ольга за рукав Владимира Сергеевича, — а вы тогда нашли клад?

— Нашли… Только в то время мы и сами этого не знали.

— Как это? — не понял Карасик.

— Ночевали мы на одном из уступов утеса. Костер развели… И почти всю ночь не спали. Представляешь, Федя, какая это была ночь для нас: Волга внизу, а мы возле пещеры у костра.

Бывший солдат обратился с последними словами только к Карасику, видимо, рассчитывал, что лишь ему будет понятно сказанное, потому что Ольга еще мала.

Федя и Ольга смотрели на проплывающий мимо утес Степана Разина без стеклышек, а потом через стеклышки, солдат рассказывал, они слушали, и им казалось, что сейчас выйдет на утес Степан Разин, махнет рукой «Чайковскому», чтобы он выслал ему дань. А Федя даже видел, как он, Федя, на лодке подъехал к утесу и встретил Степана Разина возле пещеры, обитой внутри алым бархатом и украшенной дорогим оружием, золотом и самоцветными камнями.

Глава десятая, в которой Федя переживает минуты трагических событий, и все из-за какого-то мороженого!

Днем, когда «Чайковский» приближался к Саратову, а Федя захотел попить горячей воды, вместо чая, и потому с кружкой дожидался своей очереди за кипятком у титана, он неожиданно увидал Наташу. Она стояла в толпе пассажиров у пролета, куда стаскивают трап с пристани. Бритоголовый, уже не в пижаме, а в темном костюме, увешанный теперь даже двумя фотоаппаратами, держал ее за руку.

«С дядечкой на заработки пошли, — ехидно подумал Федя. — Ухватил за руку, как арестованную». И тут он вспомнил, как Владимир Сергеевич спрашивал про этого в пижаме, не видел ли Карасик его в Волгограде. Конечно, видел! На Мамаевом кургане. Федя решил, что сейчас пойдет и скажет бывшему солдату об этом. Но… С кружкой в руке направляясь в четвертый класс, Федя чуть не налетел на какого-то парня, что устроился в пролете прямо на полу.

— Куда прешь! — заорал парень, словно Федя был лошадь.

На Федю стали все смотреть. Осуждающе покачал головой и бритоголовый. А сама девчонка, увидев Федю, пропела обрадованно, будто Федя уж такой ее старый знакомый:

— А мы в город идем, в Саратов…

Наверное, ей хотелось досадить Феде за то, что он едет четвертым классом, что он сам себе хозяин. Федя ничего не ответил, ему было не до разговоров, — того и гляди, на кого-нибудь еще налетишь с кружкой кипятка.