Путешествие идиота

Пауза. Пятно борта растет. Меня медленно сносит вверх-влево. Еще немного, и второй заход.

Голос диспетчера:

— Три ловушки по правому борту. Двигатели стоп. Приготовиться к аварийной посадке.

Оранжевые пятна мечутся, словно фонари на ветру. Резкий толчок. По касательной задеваю край ловушки. Теряя всякую ориентацию, кувыркаюсь дальше. Стиснув зубы и закрыв глаза, принуждаю себя отключиться от управления. Теперь любой импульс может размазать меня о борт или об один из множества пилонов на корме базы. Триста двадцатый начинает доклад, но я прерываю его мысленным усилием. Он послушно умолкает. Тишина густая, как мед. Потрескивание помех. Глупо умереть вот так, в тридцати метрах от дома. Замерзающий аварийный гель сочится в кабину.

— Ну что, Триста двадцатый, давай прощаться.

— Давай. Прощай, Юджин Уэллс.

Удар, который обрушивается на мое битое-перебитое тело, таков, словно я на полном ходу въехал в стену. Перешибает дыхание. Обжигающая боль гасит звезды. Внутри меня едва теплятся отдельные очаги работающего оборудования. Остальное — мертво. Не скомпенсированная ничем перегрузка вышибает к чертям систему управления. «Москито» медленно ускользает от меня.

Я тянусь к нему в последнем усилии. Не бойся. Я тебя не брошу. Мы приземлимся. Ты выживешь. Истерзанное болью существо в последний раз касается моего сознания и исчезает в безбрежной пустоте. Я остаюсь один, наглухо запечатанный в летучем гробу. Я да еще Триста двадцатый.

Отдельные индикаторы на боевой консоли еще живы. Почти все светятся рубиново-красным. Я даже не знаю, попал ли я в магнитную ловушку, или опять задел ее по касательной. Вот сейчас. Еще секунда, и я влеплюсь в борт кучей мертвого железа. Мерное тиканье таймера внутри черепа, словно холодная капель. Удара все нет. Значит, промахнулся. О борт не разобьюсь. Лететь нам теперь в полной темноте, пока воздух не кончится. Мне и Милану. И Триста двадцатому.

«Зря ты в меня влез, — говорю мысленно. — Я по жизни невезучий».

«Я создан для боя. Мне не привыкать умирать, — парирует Триста двадцатый. — Один раз я уже умер».

«Как это?»

«Меня подбили. Сергей вытащил блок моей памяти. Спас. Я живу во второй раз».

«И что — не боишься смерти? Совсем?»

«Боюсь. Еще больше, чем тогда, когда проснулся в первый раз. Я знаю, каково это — умирать».

«И каково?»

«Страшно только ожидание смерти. А сама она — раз, и все. Только сначала очень больно. Если бы не было боли, то смерть — пустяк».

«Спасибо, успокоил».

«А чего ты ждал? Чтобы я тебе стихи читал?»

«Интересно, что подумает Мишель? — некстати думаю я. — И что скажет Васу? Он же меня ждать будет. Глупо получилось…»

«С Миланом нет связи?»

«Нет».

Помолчали. Неожиданная мысль приходит в голову.

«Давай споем, а?» — говорю я.

«Ты пой. У меня и голоса-то нету», — отвечает Триста двадцатый.

Я закрываю глаза.

— Summertime, time, time,
Child, the living's easy.
Fish are jumping out
And the cotton, Lord,
Cotton's high, Lord, so high, —

тихонько мычу под нос. А в ушах моих звучит тягучая мелодия. Я отдаюсь ей и плыву по бархатным волнам. Солнце жжет глаза сквозь неплотно сомкнутые веки. Триста двадцатый поддерживает меня. Ему хорошо. Как и мне. Жизнь — глупая штука. И кончается всегда не так, как мы хотим. Как правило — вопреки тому, чего мы хотим. Так что все нормально. Нормальнее не бывает. Глупо дергаться, когда от тебя ничего не зависит.

И вдруг — «Обнаружена гравитация».

«Что?»

«Обнаружена гравитация. Есть захват посадочной ловушкой…»

Легкая дрожь ложемента. Кажется, я могу ощутить стыки на покрытии посадочной палубы, по которой нас волокут. Толчок. Фонарь съезжает в сторону. Резь в глазах. Яркий свет врывается в мою мрачную пещеру. Чьи-то руки освобождают меня из ремней. С чавканьем высвобождают из полузатопленной гелем кабины. Наверху меня сразу, как в люльку, кладут в реанимационный блок. Воздух внутри скафандра отдает аптекой. Из соседней кабины откачивают загустевший гель. Видна часть тела Милана. Кажется, задница. Он так и лежит, как упал — головой вниз. Вокруг мельтешение белых роб: пожарники с тяжеленными раструбами пеногенераторов, медики…

Дрожь палубы. Моргание предупреждающих ламп. В отсек медленно вкатывают «Москито» Борислава. Парковщик отмахивает световыми указателями, такими нелепыми в царстве вакуума. Медик надо мной показывает большой палец. Типа — «не дергайся, пацан».

Мне-то что. Нет так нет. Я и не дергаюсь. Мне даже в кайф полежать на холодке. После всего-то, что было.

Ченг машет руками, разгоняя свою коричневопузую братию по местам. Пласты обшивки безжалостно вскрываются, обнажая нежное ячеистое нутро. Кажется, угрозы взрыва нет. Атмосферные индикаторы наливаются желтым. Постепенно зеленеют. Наконец, с меня срывают шлем. Грохот и крики сразу же глушат меня. Кружится голова. Пар валит изо рта — в отсеке все еще жуткий холод.

— Как там Милан? — спрашиваю я.