Путешествие к вратам мудрости

– Мастер… – покачал головой Папа. Почтение, что я испытывал к Микеланджело, его очевидно покоробило. – Юноша, на свете существует лишь один Мастер, и Он не обретается в этом бренном мире.

– Конечно, Святой отец. – Я опустил глаза, а когда осмелился вновь поднять голову, исподволь вгляделся в его лицо, стараясь понять, закончен наш диалог или Папа продолжит меня распекать.

Он был очень стар, один из самых дряхлых стариков, каких я видел в своей жизни. К семидесяти годам глаза его глубоко запали, а папские одежды болтались на нем, наводя на мысль о том, что под мантией скрывается тощий человек, в отличие от его предшественника Пия – тот был толстяком, не говоря уж о Папе из семейства Борджиа, столь несусветно жирном, что люди из тех, кому жизнь была недорога, называли его Громада Кит из Рима. У Его Святейшества была длинная белая борода, а кожа на руках, когда я целовал их, была тонкой, как бумага, и казалось, эта хрупкая поверхность вот-вот лопнет под напором синих вен. Я подозревал, что очень скоро Господь призовет его к себе и Папе воздастся по заслугам. Наверное, он сам это предчувствовал, потому что его следующее нарекание отсылало к его собственной смертности.

– А недовольны мы, так называемый Мастер, – продолжил он, оборачиваясь к Микеланджело, – состоянием нашего надгробия.

– Вашего надгробия, Святой отец?

– Мы осмотрели его сегодня, до завершения еще очень далеко. Сколько лет прошло с тех пор, как мы сделали этот заказ?

– Восемь! – проорал священник. – Святой отец велел завершить надгробие в 1504 году. То есть восемь лет назад, Умелец, и оно до сих пор не закончено.

– Разумеется, мы не прекращаем заниматься этим…

– Работу следовало закончить в 1504 году! – гаркнул священник.

– К счастью, Его Святейшеству не понадобились подобные услуги, – сказал я вопреки наставлениям моего патрона; Микеланджело обернулся ко мне, истолковать его взгляд было крайне затруднительно. – Его Святейшество выглядит на редкость здоровым, – продолжил я, поскольку уже не мог остановиться. – И с благословения Божьего он, конечно же, останется на этом троне на долгие годы.

Папа глядел на меня, и лицо его кривилось от боли, словно его нежным ушам не только такого сорта ложь, но даже звучание моего голоса было невыносимо.

– Кто этот дуралей? – спросил он, снова оборачиваясь на священника.

– Помощник художника, – ответил священник. – Вам только что сказали, кто он.

– Не помню. – И взмахом руки Папа велел священнику замолчать. – Я знаю одно: наше надгробие далеко от завершения. Мы просили сорок статуй для ограды, но по нашим подсчетам готова лишь половина статуй.

– С ведома Святого отца, – сказал Микеланджело, – меня отвлекали от этой работы другими заказами, коими вы оказали мне честь. Сикстинская капелла, к примеру, была нелегкой задачей, и…

Папа опять прервал художника, но теперь он махал обеими руками, будто хотел осушить их на воздухе.

– Простая работа, – проворчал Его Святейшество, – любой полудурок с ней бы справился. Что напомнило мне о моем втором огорчении. Девять панелей посередине вашей фрески.

– Да, Святой отец?

– Вы начинаете с правой стороны, с Господа, сотворяющего воду, солнце, планеты. А потом, отделяя свет от тьмы, Он перемещается влево, и этот ряд вы заканчиваете с левой стороны историей Ноя.

– Ваше Святейшество чрезвычайно наблюдательны, – кланяясь, заметил Микеланджело.

– Но в самом центре три панели, так ведь?

– Да, Святой отец. Сперва мы видим сотворение Адама, затем переходим к Еве, и в третьей части их соблазняет змей, что приводит к грехопадению и изгнанию из Эдема.

– Но вы решили поместить в самой середке сотворение Евы, а не сотворение Адама?

– Да, Святой отец.

– Сотворение женщины! – рявкнул он, ударяя кулаками по подлокотникам кресла, и я даже подпрыгнул с испугу. Сидя на троне, Папа резко подался вперед, а священник перекрестился, словно готовясь изгонять коварную нечисть из помещения.

– Да, Святой отец, – повторил Микеланджело.

– Нам представляется весьма странным то, что вы сочли женщину достойной подобной чести.

– Но первым был создан Адам, – встрял я. – Ева появилась из его ребра. Так говорится в Ветхом Завете.

Папа свирепо уставился на меня. Очевидно, когда он узнал, кто я такой, мои мнения вовсе перестали его интересовать.

– Я беседую с мастером! – прикрикнул он на меня. – Не с его слугой!

– Мои извинения, Святой отец, – ответил я. Мне хотелось забыть об этой вспышке папского гнева, и я сосредоточился на фресках, украшавших стены: остров с пальмами, изображение Мадонны, трехмачтовый корабль, плывущий по морю.

– Мой помощник забывается, обращаясь к Его Святейшеству в столь неуважительной манере, – сказал Мастер, выдержав паузу из предосторожности. – Но, несмотря на его нахальство, он прав. Я не мог написать Еву прежде Адама. Иначе я бы нарушил ход событий.

Казалось, объяснения не произвели впечатления на Папу, он не отрывал глаз от своих ладоней так долго, что я даже подумал, что он уснул либо умер.

– Мы желаем, чтобы наше надгробие было закончено как можно скорее, – произнес он наконец, возвращаясь к жизни.