Путешествие к вратам мудрости

Многие годы я был увлечен историей моей страны, в особенности первыми тремя столетиями, когда правили династии Цезарей, Антонинов, Северов и Гордиан, и я сделал несколько мраморных скульптур, имевших прямое отношение к этим событиям. И хотя большую часть времени я работал в мастерской Микеланджело, каждый вечер мне удавалось выкраивать час-другой, чтобы претворять в камне мои собственные замыслы, и этот римский замысел был мне особенно дорог.

Тринадцать столетий тому назад чума накрыла Рим, на улицы столицы эту заразу доставили солдаты, возвращавшиеся с бессрочных войн на далеком Востоке. Каждый день люди умирали тысячами, и ходили слухи, будто в городе никого не осталось. Я изобразил императора Коммода в детстве, лежащим на руках своего юного друга, который ухаживал за ним, когда чума свалила Коммода с ног и ему грозила смерть. По-моему, это была одна из лучших моих работ.

Закончив скульптуру, я решил показать ее Микеланджело в надежде заслужить его одобрение. Если она ему понравится, рассуждал я, он может водрузить ее в Ватикане, где было немало пустующих мест, для которых пока не нашлось статуй. Наверное, такой порыв к бессмертию не свидетельствовал о беспредельной скромности с моей стороны, но, в конце концов, я был лишь человеком, не более и не менее.

Англия 1599 г. от Р. Х.

С новым сочинением в руках я не без некоторого трепета вошел в двери театра и тут же огляделся в поисках моего покровителя. В театре было полно народу, как я и предполагал, ибо нынешним вечером давали первое представление его новой пьесы «Юлий Цезарь» – трагедии, над которой Уильям работал несколько месяцев, и предвкушение чего-то прежде невиданного витало в воздухе. До сих пор в его пьесах в основном фигурировали английские короли, либо он придумывал нечто потешное, этакую глуповатую фантасмагорию из тех, что быстро забываются, поэтому вторжение Уильяма в прошлое, во времена Римской империи, я счел смелым выбором, хотя почти не сомневался, что из этой слегка рискованной затеи он выйдет с честью и публике пьеса понравится. В конце концов, талантом он не был обделен, и лично я числил его среди двадцати лучших драматургов Англии.

«Глобус», наконец отстроенный, что потребовало немало усилий и рабочих рук, был великолепным театральным зданием с тремя ярусами для черни, с местами в амфитеатре и партером перед сценой для буржуазной публики, где можно было сидеть; публика попроще смотрела представление стоя или сидя на чем попало[123]. В общей сложности три тысячи вонючих лондонцев – число изрядное – могли наслаждаться вечерним представлением, отдыхая от рутины своей убогой жизни. По большей части материал для строительства был вывезен из «Театра» Бёрбеджа[124] в Шордиче, закрытого после громкого скандала, и перевезен сюда, в Бэнксайд[125]. За время нашего многолетнего знакомства Бёрбедж поставил три мои пьесы, но мы разругались из-за денег, поскольку он был вором и мерзавцем, и я надеялся, что Уильям заинтересуется моей новой пьесой и поставит ее в этом новом, просторном, чудесном театре.

Приглядевшись, я увидел Дэвида, моего молодого воспитанника, стоявшего на сцене. Он нашел работу в театре – помогать с пиротехникой, дабы в четвертом акте накануне битвы при Филиппах[126] призрак Цезаря смог явиться Бруту, своему убийце, и предупредить его о том, что они еще увидятся, и довольно скоро. Дэвид протянул много всякой проволоки по парапетам, чтобы призрак мог легко скользить вперед и назад, а его дорогой друг Тимоти находился неподалеку, ибо ему дали роль Кальпурнии, жены Цезаря. Меня несколько беспокоила жена Дэвида Оливия – не почувствует ли она, что Дэвид все более отдаляется от нее, ведь эти двое молодых мужчин были неразлучны друг с другом, а совместная работа в театре лишь упрочивала близость между ними. Оливия, однако, предпочитала проводить время в обществе своей задушевной подруги Квини, и все четверо, кажется, были довольны сложившимся положением вещей.

– Дружище! – воскликнул Уильям, пробираясь ко мне между снующими костюмерами. – Вы здесь!

– Конечно, – сказал я. – Я бы ни за что не пропустил такое событие.

– Что скажете? – спросил он, озираясь вокруг. – Красивый театр, разве нет?

– Очень красивый. Он вдохновит нас на создание великих пьес.

– И вы принесли еще одну копию сегодняшней пьесы, – добавил он, заметив листы бумаги у меня в руках. – Это хорошо. За сценой лишняя копия нам пригодится. Думаю, сегодня вечером нам понадобится суфлер, два актера не очень старательно заучивали свои реплики, псы шелудивые. Это меня огорчает, я бы выгнал их взашей, вместо того чтобы выпустить на сцену, но прямо сейчас, когда вот-вот подымется занавес, кого я могу найти на их роли? Нет, суфлер нам необходим. – Он призадумался ненадолго и вдруг улыбнулся радостно: – Вы! Надеюсь, нынешним вечером вы не заняты?

Я покачал головой.

– С самого утра я только об одном мечтал, – сказал я. – Прийти сюда и посмотреть пьесу.