Путешествие к вратам мудрости

Вскоре погасли огни и представление началось. Нашептывать позабытые реплики меня вынудил только один актер, исполнявший роль Цинны, когда в первой части второго действия он стоял в саду Брута вместе со своими приятелями-заговорщиками Кассием и Требонием[129]. Тимоти, однако, внес в пьесу некоторую сумятицу. Когда он в разговоре с Цезарем перечислял увиденные им дурные предзнаменования – львицу, ощенившуюся на улице; могилы, что раскрывались сами собой, дабы отдать своих мертвецов; огненных воинов в тучах, – кровь начала сочиться по его подбородку – видимо, у человека, брившего Тимоти, дрогнула рука. Юноша утирал подбородок, но порез открывался вновь, кровь отказывалась сворачиваться, и вскоре одеяние Кальпурнии покрылось красными пятнами. Я кожей ощущал замешательство публики в партере: почему жена Цезаря кровоточит, это что, метафора, которой они не поняли?

Наконец в четвертом действии настал звездный час Дэвида. Орудуя и рычажками, и движками, он прислал на сцену Уильяма, теперь исполнявшего роль призрака убитого диктатора. В театре все стихло, а поскольку мне не надо было больше суфлировать, я с головой окунулся в происходящее на сцене, пугаясь явления призрака не меньше, чем прочие зрители или даже сам Брут, ибо искусный фокусник Дэвид доказал, что он более чем достоин своего места в театре.

Я чувствовал, как вокруг меня сгущается тьма, когда Брут заговорил о колыбельной и убийственной дреме. В полутьме на сцене не было видно ничего, кроме призрака, публика вздрагивала от страха, а я ощущал странный разлад в голове и костях.

Меня отвлек звук, раздавшийся с противоположной стороны сцены. Фигура, одетая во все белое, встала напротив меня, а затем и подняла руку. Я не мог разглядеть лица и гадал, что это за причудливое видение. Но когда Брут и призрак предались беседе, фигура медленно зашагала босиком по сцене ко мне, минуя актеров, и никто из них словно не замечал ее. Одета она была в простую ночную сорочку, и хотя прошло много лет с тех пор, как я глядел на это лицо, я узнал в ней Лору, мою первую жену.

– Неужели это ты? – спросил я, поднимаясь на ноги, когда она подошла ко мне.

Лицо ее было бесстрастным, почти неподвижным, и я бы дотронулся до нее, если бы вторая фигура не зашагала через сцену. Другая женщина, одетая во все белое, в которой, к моему ужасу, я признал Кэтрин, мою вторую жену.

– Вы обе? – спросил я, гадая, чем я обязан этим монструозным видениям, уж не моему ли слабеющему зрению. – Женщины ли вы? – повысил я голос, требуя ответа. – Ангелы или демоны? Да говорите же, черт возьми! Скажите, кто вы?

– Муж мой, – прошелестела Лора и коснулась рукой моего лица, и Кэтрин повторила это слово, дотронувшись ладонью до моего предплечья.

– Неужто это вы? – допытывался я. – Обе? Вместе?

Страха я не испытывал, только удивление, и сердце в моей груди будто замедлило ритм, когда я посмотрел на противоположную сторону сцены в ожидании увидеть мою третью жену, Сару. Но она не появилась.

– Только вы? – спросил я. – Но где же ваша третья сестра? Если вы обе дерзнули выбраться из могил, тогда почему не втроем?

Привидения улыбнулись, не сказав ни слова, затем закрыли глаза и разошлись в разные концы сцены. В театре все замерло. Я не слышал, как актеры произносили реплики, и даже публика не ахала от восторга, раздавался лишь четкий, размеренный стук костылей по деревянному полу, они выполняли свою работу, помогая мужчине с кривыми ногами подойти ко мне. Стук прокатывался громким эхом, и я озирался, исполненный ужаса, и молил Бога, чтобы эта иллюзия наконец развеялась.

– Гарри? – крикнул я в уверенности, что это мой кузен возвращается, чтобы помучить меня, но нет. И хотя стук его костылей становился все отчетливее, а чудовищное эхо терзало мои уши, но еще одного призрака на сцене не прибавилось. Взамен мои призрачные жены широко открыли глаза, стук сделался таким громким, что я машинально прижал ладони к ушам, и отнял их, лишь когда женщины пронзительно завопили: «Месть!»

Я закричал и упал на спину, споткнувшись о стулья, поставленные для актеров за кулисами, а когда открыл глаза, мне почудилось, что призрак сидит на мне верхом. Но то был драматург собственной персоной, господин Шекспир, покинувший сцену, поскольку эпизод с призраком завершился.

– Тихо, – прошипел он, затыкая мне рот ладонью. – Знаю, сцена может показаться страшноватой, но вы, дружище, как-то слишком расчувствовались. Здесь, в «Глобусе», я требую профессионализма.

Я сел и посмотрел на сцену. Видения исчезли, на их месте вели беседу актеры, игравшие Брута и Луция. Ричард таращился на меня испуганно.

– Разве никто из вас ничего не видел? – спросил я, оглядываясь в смятении. – Разве никто не слышал их?

– Видел что, отец? – спросил Ричард. – Слышал что?

Я поостерегся ответить, иначе меня бы сочли теряющим разум. Что это было, спрашивал я себя, просто фантазия? Сон наяву? Или мои жены из иного мира и впрямь навестили меня? Эти женщины, что были мне так близки, казались такими настоящими, как и стук костылей по деревянному настилу сцены.