Путешествие к вратам мудрости

– Это все из-за погоды, – заверил я сына. – Ничего страшного. Летний воздух наложил заклятье на мои глаза.

Он посмотрел на меня недоверчиво и вновь принялся за еду.

– Ты закончил писать свою пьесу? – поинтересовался Ричард, опять отвлекаясь от ужина.

– Да, – ответил я. – Уже отдал ее господину Шекспиру. Если все будет хорошо и он одобрит пьесу, возможно, мне удастся поставить ее в новом году. Новый век грядет, надо же! Самое время для начинаний, согласен? И почему бы не начать с триумфа на лондонской сцене?

– Может, я смогу сыграть какую-нибудь роль в твоей пьесе? – спросил мальчик, и от удивления я откинулся на спинку стула. Прежде он не проявлял склонности к актерской профессии, но казался ребенком стеснительным, любое внимание со стороны скорее пугало его.

– Ты? – сказал я. – Тебя привлекает театральная жизнь?

Он пожал плечами – еще один новый жест, который я нашел весьма раздражающим.

– Не то чтобы, – ответил он. – Но мне нравится идея преображения. Мысль о том, чтобы стать кем-то другим, меня очень занимает.

– Ты хорош такой, какой есть.

– Не знаю. В моей голове сплошь одни цифры, и некоторые говорят, что я странный мальчик.

Я призадумался. Верно, Ричард был помешан на математике, и нередко его заставали рисующим странные вещи в веленевых тетрадях. Однажды он нарисовал Вселенную, и Луну, и необычные конфигурации, окружающие эту планету, где, по его словам, когда-нибудь смогут жить люди. Забавная мысль, но я уговаривал его держать подобную чепуху при себе, иначе люди подумают, что он рехнулся, и отправят его в сумасшедший дом.

– Может, у меня появится больше друзей, если я приму участие в зрелищах? – продолжил мальчик. – Найдется для меня роль, как думаешь? В твоей пьесе, я имею в виду.

Искать роль для сына не пришлось, она уже фигурировала в моем сочинении. Мальчик вместе со своим отцом взбирается на вершину горы, чтобы обучиться воинскому искусству. Я живо представил себе Ричарда в этой роли – если, конечно, девятилетний лондонец сумеет превратиться в уроженца Швейцарии третьего века от Р. Х.

– Сперва мы должны получить разрешение на постановку, – сказал я ему. – А потом, если все будет хорошо, подумаем о твоем участии в спектакле.

Он улыбнулся, довольный моим ответом. Неожиданный у нас получился разговор, но опять же, если я чему и научился за свою довольно долгую жизнь, так это умению не только размышлять, но и понимать, что творится в сердцах и головах окружающих меня людей. У многих из них были свои тайны, которые они никому бы не поведали.

Публика уже валом валила в театр, когда спустя несколько часов мы с Ричардом обосновались за кулисами, готовые к торжественному открытию «Глобуса». Я пока не успел прочесть сочинение Уильяма от начала и до конца, но побывал на некоторых репетициях. Пьеса показалась мне весьма складной, наверняка она будет приманивать зрителей еще год или два, если удача не изменит автору.

Вскоре за кулисами появился сам драматург. Стоя рядом с изображением Мадонны, нарисованным кем-то на стене, он ругался с Тимоти, другом Дэвида, одетым в развевающуюся мантию Кальпурнии. Причиной ссоры были волосы на лице Тимоти, парень недавно отрастил щегольские усы, которые Уильям велел ему сбрить до того, как поднимется занавес.

– Ни за что! – упрямился Тимоти, топая ногой, словно капризное дитя. – Я четыре недели их отращивал и не расстанусь с ними даже ради вас. Кто вы такой, по-вашему, Кристофер Марло?[128]

– Марло умер, – повысил голос Уильям. – Но будь он жив, он уложил бы тебя на лопатки и сам сбрил твои усы.

– По-моему, они смотрятся замечательно, – сказал Дэвид. Вынырнув из-под своих тросов, он уставился на верхнюю губу своего друга с умилением, показавшимся мне чрезмерным. – Ты выглядишь таким красивым.

– Я не выйду на сцену с женой, у которой усы пышнее, чем у меня! – заявил Уильям, сбривший бороду для роли Цезаря. – А ты, юноша, либо убираешь усы, либо убираешься домой. Выбирай.

Тимоти продолжал упираться, но ультиматум Уильяма оставался в силе, и в конце концов парню пришлось вернуться в гримерную и найти кого-нибудь с ножом, кто мог бы лишить молодого человека его гордости и радости.

– Теперь ты, – сказал Уильям, поворачиваясь к Дэвиду. – Возвращайся к своим тросам и больше не лезь куда не просят, иначе я сам отправлю тебя в мир призраков.