Путешествие к вратам мудрости

– Поднимемся на борт? – спросил он, и я последовал за ним, когда капитан ступил на сходни перед «Санта-Марией», единственной карракой, то есть трехмачтовым судном, во флотилии, тогда как у каравелл «Нинья» и «Пинта» мачт было только две.

Уперев руки в бока, капитан расхаживал по палубе, крутил головой и глубоко вдыхал, будто хотел стать единым целым с деревянной конструкцией корабля.

– Что ты о ней думаешь? – спросил он, и я одобрительно кивнул.

– Очень красивая, – сказал я. – Отменная каррака для вашего смелого предприятия. Вы сами поведете ее или…

– Да, – ответил он. – Братья Пинсон возглавят обе каравеллы, но командовать буду я, разумеется. По моим прикидкам, мы прибудем в Японию через месяц либо чуть позже, и тогда я докажу, что для торговли специями существует более короткий путь.

– Достойная цель, сеньор, – сказал я.

Подавшись вперед, он зажал в руке кусок паруса, затем уткнулся в него лицом и потер тканью по щеке, словно это была ночная сорочка его возлюбленной.

– Вы прекрасно справились с этим заданием, – одобрил он, повернувшись ко мне. – С мачтовым мастером хорошо работалось?

– Да, – не раздумывая ответил я, ибо с этим мастером мы непрестанно обменивались своими соображениями. Его мачты были в основном гладкими, без украшений, кроме одной – с изображением пестрой змеи, вырезанным по дереву. Художества вторглись и на мои паруса в виде затейливых узоров вдоль окантовки. Орудуя иголками, я снабдил парусину изображениями иных стран, тех, что обитали не только в моем воображении, но и, думалось мне, в воображении искателей иных земель, вроде сеньора Колона.

– Тонкая работа, весьма тонкая, – оценил он мои усилия. – Завтра вечером вы будете во дворце на прощальном празднестве?

– Мне оказали честь, пригласив меня, – сказал я, и поскольку приглашение я получил от самой королевы Изабеллы, в ожидании этого вечера я сгорал от нетерпения.

– Хорошо, – отозвался мореплаватель, выпроваживая меня и Диэго с корабля. – Что ж, с моего позволения вы оба возвращаетесь на берег, мастер Парусник. Мне нужно еще кое-что проверить, прежде чем объявить о готовности к отплытию.

Мы с Диэго поклонились и по сходням двинулись обратно, как вдруг все три корабля разом подняли паруса, и перед нами возникло огромное море белого цвета, помеченное алыми эмблемами Кастилии и Арагона. Зрелище было грандиозное, и от избытка чувств я вообразил, как другой мастер Парусник, японец, мой товарищ по ремеслу, пристально изучает изображения, сделанные мною на наших кораблях, прибывших по назначению.

Вернувшись в мастерскую, я застал там моего сына Рафи, он сидел в углу, погруженный в свои мысли.

– Ты здоров? – спросил я. Где-где, а здесь я не ожидал его увидеть, вторую половину дня он предпочитал проводить дома, рисуя либо играя со своим абаком.

– Я хотел спросить тебя кое о чем, – сказал он. – Кое о ком.

– О ком же?

– О моей матери.

Я кивнул, удивленный и обрадованный тем, что он не забывает о ней.

– Ты давно не говорил о маме, – заметил я.

– Я боялся, – ответил Рафи. – Когда я вспоминаю о ней, мне становится очень плохо. Поэтому почти всегда стараюсь о ней вовсе не думать.

– Это естественно, – сказал я. – Ты растешь. Ты скучаешь по ней. Мальчику нужна мать.

– Расскажешь мне, что с ней произошло?

Я сел рядом с ним. Этот разговор я предвидел, но тем не менее чувствовал себя не готовым к нему.

– Что бы ты хотел узнать?

– Вы были счастливы, когда стали мужем и женой?

– Очень счастливы, – заверил я его. – Когда мы только познакомились, о влюбленности между нами и речи не было, но мы быстро подружились. И со временем дружба переросла в нечто большее и прекрасное.

– Значит, она ушла не потому, что ты не любил ее, как надо?

– Нет, – ответил я. – Я любил ее всей душой, и она это знала.

– Тогда почему она ушла?

Я ответил не сразу, сомневаясь, стоит ли рассказывать мальчику о том, что мы с Сантиной пережили.

– Помнишь ее дочь Беатрису? – спросил я.

– Немножко, – ответил Рафи. – Помню, что она была добра ко мне. Но у нее часто портилось настроение.

– Да, с ней было нелегко, но ранее, когда она была еще ребенком, с ней дурно обращались, и ей пришлось пережить много всякого. Сантина увезла ее, предположив, что путешествие, возможно, успокоит ее измученную душу. Уезжали они всего на несколько месяцев, и когда они не вернулись…

– Ты не искал их?

– Нет.

– Почему?

Я вздохнул, поскольку не раз задавал себе тот же самый вопрос.

– Я бы не смог выяснить, с какого места начинать поиски, – объяснил я сыну. – А ты был еще малышом, и я должен был заботиться о тебе. Диэго хороший парень, но балбес в придачу. Я не мог доверить ему столь драгоценное сокровище, то есть тебя.

– Но ты мог бы взять меня с собой, разве нет?

– И подвергнуть риску? Нет, сын мой, в моей жизни я уже потратил немало лет на поиски одного человека, заставившего меня страдать, и я отложил на время эту одиссею, чтобы наладить нашу семейную жизнь. Я не могу отправиться в крестовый поход. Пока, во всяком случае.

Рафи глаз с меня не спускал, заинтересованный моим рассказом.

– И кого ты разыскивал, отец? – спросил он.