– Я сожалею о том, что порой обижал тех, кто этого не заслуживал. Я не сожалею о воровстве. Не сожалею, что наказал тех, кто мерзко обошелся с моей матерью. Все началось с того, как они поступили с ней, и только неисправимый лжец попытается это опровергнуть. Всякое действие имеет последствия. Когда будете разговаривать с репортерами, капеллан, скажите им, что это мои слова. Скажите: Нед Келли предупреждал – у действий имеются последствия, и если вы упекли в тюрьму невинную женщину, которая за всю свою жизнь никому не причинила зла, ни мужчине, ни женщине, ни даже собаке, – упекли лишь затем, чтобы схватить ее сына, значит, вы хуже змеи, что прячется в траве, и не разыгрывайте удивления, если этот самый сын постучится в вашу дверь однажды ночью с намерением пустить вам пулю в лоб.
– Ты можешь пожалеть о столь резких высказываниях, – перебил Неда побагровевший капеллан. Священник и меня не раз пытался урезонить, но я его увещевания встречал в штыки.
– Любой человек отправляется в могилу не без некоторых сожалений, – пробормотал Келли.
Капеллан вздохнул и открыл молитвенник – было очевидно, что он не собирается возвращать Неда на путь истинный в его последний час на земле.
– Что ж, прочтем вместе несколько молитв тебе в утешение?
– Пришлите ко мне одну из тех цыпочек, что стоят на Рассел-стрит, и дайте десять минут, чтобы побыть с ней наедине. Она меня вполне утешит.
– Либо я сам прочту что-нибудь из Библии? – продолжил капеллан, игнорируя последнюю реплику Неда. – Нечто для размышлений, ведь ты готовишься встретиться со своим Создателем.
– Книжки читать – это по его части, – кивнул Келли в мою сторону. – Он и сам сочиняет всякие истории, а вы не знали, священник? Он даже послал кое-что из своих сочинений одному знаменитому писателю. Как его звали? – спросил он меня.
– Маркус Кларк[148]
.– Маркус Кларк? – повернувшись ко мне, взревел священник, словно оскорбленный в лучших чувствах. – Да он же мерзавец наихудшего пошиба. Зачем ты общаешься с этим выродком?
– Некоторые свои истории он читал мне вслух, – продолжил Келли, – потому что я не все слова могу прочесть. Там все про мужчин, которых на тюремных кораблях высылают из Англии за преступления, которых они не совершали, и они сталкиваются с худшими представителями рода человеческого, судя по тому, как с этими мужчинами обращаются здесь, в Австралии. Истории его не совсем уж плохи. Этот парень умеет сплетать слова, когда захочет.
– Не могу поверить, что охранники позволяют тебе писать столь отвратительные книжонки, – сказал капеллан, глядя на меня с возмущением.
– А вы поверьте, – сказал я.
– Надеюсь, ты не сочиняешь байки о жизни в тюрьме? – продолжил он, тыча в меня пальцем. – И не утверждаешь, что с тобой обращаются хуже, чем на самом деле, не притворяешься жертвой? Сочинительство ни к чему хорошему не ведет, уж я-то знаю.
– А как насчет книги, что вы держите в руках? – спросил я, указывая на том в кожаном переплете, явно стоивший кучу денег.
– Это Библия, ты, кретин святотатствующий. – Лицо капеллана пылало огнем. – Это слово Господа нашего.
– Как скажете, – ответил я, закатывая глаза. – У него только одна книга, так ведь? Не смог написать вторую?
Нед расхохотался, а капеллан закрыл глаза и тяжело засопел.
– Будешь впредь так разговаривать, – сказал он, – я позабочусь о том, чтобы ни одного карандаша и ни единого листка бумаги не дошло до твоей камеры. А твоему брату откажу в посещениях. Ты должен проводить время с большей пользой, беседуя с Иисусом Христом, нашим Спасителем. И не надейся, что Маркус Кларк когда-нибудь ответит на твое письмо.
– Вообще-то он присылал своего друга побеседовать со мной, – сообщил я капеллану. – Вроде бы хочет опубликовать мои истории в своем журнале.
– Безобразие, – прорычал священник. – Ты здесь, чтобы выплатить долг обществу, а не для того, чтобы заразиться еще более пагубными воззрениями.
Он посмотрел на часы, и мы с Недом проследили за его взглядом. Стрелки показывали без пяти десять. Взглянув на циферблат, мы тем самым словно заставили двери распахнуться, и в комнату опять вошел начальник тюрьмы, гордый и возбужденный, какими обычно бывают толстяки у буфетной стойки.
– Он помирился со Вседержителем? – спросил начальник, кивая на Келли.
– Настолько, насколько ему вздумалось, – ответил капеллан со вздохом. – Вряд ли у этих двоих имеется шанс вскоре увидеться.
– Ну и ладно, – сказал начальник, и к моему другу с двух сторон подошли офицеры, взяли Неда за предплечья и подняли на ноги. – Пора платить по счетам.
Нед пребывал в задумчивости, пока мы шли по его последнему коридору туда, где соорудили эшафот. Когда видишь этот инструмент смерти впервые, становится страшно: сизалевая веревка, намотанная на стальной брус, что тянется от стены к стене, а с конца бруса свисает прочная петля. Мы находились на первом этаже тюрьмы, откуда временно переместили других заключенных, но прежде сняли заслонку люка в полу, в образовавшуюся дыру приговоренный либо проваливался – либо его туда сталкивали.