Путешествие к вратам мудрости

На казнь пришли поглазеть с полдюжины охранников, нескольких газетных репортеров впустили понаблюдать, как самый знаменитый преступник Австралии отойдет в мир иной. Репортеры разразились подбадривающими воплями, когда увидели человека, о котором газетной писанины было продано больше, чем о ком-либо другом; они уже начали прикидывать, кто заменит Келли в их статейках, когда его шея треснет. Нед обернулся к ним, сдвинув брови.

– Какого черта вы тут орете? – крикнул Нед, покачав головой, и даже в этот момент, когда у него не было ни малейшей возможности задать газетчикам жару, они струхнули.

Тюремный начальник прочел судебное постановление, утверждавшее, что Нед был осужден по закону и справедливости, будучи виновным в многократных убийствах, и что приговор, с ведома судьи сэра Редмонда Барри, вступил в силу 19 октября сего года, 1880-го от Рождества Христова, в городе Мельбурн, штат Виктория великой федеративной Австралии, и будет приведен в исполнение в соответствии с требованием закона.

Я шагнул вперед, чтобы пожать руку моему другу, и хотя он ответил на рукопожатие, казалось, он едва узнает меня. Его взгляд был прикован к веревке, что раскачивалась над ним. Келли был храбрым человеком, в этом нет сомнений, но, оказавшись лицом к лицу с неминуемой смертью, многих из нас пробьет дрожь и мы спросим себя, как мы прожили свои жизни и что нас ждет, когда дыхание улетучится из наших тел, – спасение, адовы муки или вечное молчание.

– Капюшон? – спросил начальник, протягивая Келли черный мешок, который он мог бы надеть, если б захотел, но он покачал головой.

– Не вижу смысла делать мир темнее, пока он сам не потемнеет, – пробормотал Нед.

– Тебе решать, – сказал начальник, отбрасывая мешок в сторону. Затем он кивнул палачу, и тот, не проронив ни слова, вышел вперед и надел петлю на шею Неда.

– Никакого последнего слова? – поинтересовался начальник, и Келли глядел на него искоса, пока ему на руки, сложенные за спиной, надевали наручники, чтобы он, падая, не боролся с веревкой чересчур упрямо.

– Оно ничего не изменит, – дернул плечом Нед, и вдруг, прежде чем я понял, что происходит, он прыгнул вниз. Ему повезло: судя по траектории падения, шея его переломилась, и он умер мгновенно – не боролся ни единой секунды, просто висел в воздухе, пока мы, замерев, смотрели на него, не очень понимая, кто должен высказаться первым и что теперь делать.

– Перережьте веревку, – приказал наконец начальник Касто. – В тюремном дворе его дожидается ящик.

Часть двенадцатая Солнце, Луна и звезды

Франция 1916 г. от Р. Х.

Мне оставалось два года до окончания срока в тюрьме Ее Величества Шептон-Моллет[149], как вдруг тюремный начальник Кастер вызвал меня к себе в кабинет, дабы сообщить, что мне предлагается выбор: либо я могу досидеть оставшуюся пару лет под замком – либо подать заявку на мобилизацию в армию, в последнем случае меня мигом освободят и отправят на пароходе во Францию.

– Честно говоря, – начальник смотрел мне прямо в глаза, – у тебя больше шансов выжить, если останешься здесь, поэтому подумай хорошенько, обстоятельно, прежде чем принять решение. Многие парни на передовой и нескольких дней не продержались. По крайней мере, здесь у тебя имеется хорошая возможность уцелеть.

Долго раздумывать я не стал, хотя и понимал, почему он уговаривает меня остаться: у Кастера было три сына, и все трое погибли в окопах, так что к мобилизации он не был расположен. Начальником он был разумным, из тех, кто не прибегает к жестокости ни в коем случае. Оказаться запертым в четырех стенах – наказание вполне достаточное, говорил он, и совсем необязательно еще и обращаться с человеком, как с животным.

В Шептон-Моллет среди нас были отказники, ребята, говорившие «нет войне» по религиозным причинам либо ссылаясь на гражданские права, а может, просто потому, что им не нравилась идея целиться в незнакомого парня, не сделавшего им ничего плохого. Я уважал их за храбрость, с какой они отстаивали свои убеждения, но не очень-то защищал их, когда другие зэки набрасывались на них с кулаками. Дело в том, что многие заключенные были намного старше меня, а их сыновья воевали в Европе либо уже полегли в бою. Глядя на крепких двадцатилетних парней, которые, едва войдя в тюремные ворота, принимались рассказывать всем и каждому о мире, цивилизованности, гуманном отношении друг к другу и философии Бертрана Рассела, заключенные постарше начинали скрежетать зубами, и у большинства этих говорливых ребят скоро выбили дурь из головы. Одного из них, Джо Терпеливого, вполне приличного паренька, едва не убили, и надзиратели даже пальцем не пошевелили, чтобы выяснить, кто нанес ему такие страшные ранения. Словом, для отказника по убеждениям тюрьма была местом не безопасным. Что до меня, воевать я не рвался, но если это означало, что я вновь почувствую, как солнце согревает мне лицо, и увижу над головой голубое небо, то неважно, если одновременно я буду уворачиваться от пуль. Обрадовавшись, я подал заявку на мобилизацию.