– О, мой дорогой, он хочет сам ее опубликовать, – уточнил мистер Зелес, – в маленьком журнальчике, что он издает. В серийном виде. Наверное, в двенадцати выпусках, а то и больше. Он может предложить небольшой гонорар, но в связи с вашими нынешними… – Зелес замялся, подыскивая подходящее слово… – обстоятельствами, инстинкт подсказывает сэру Вальтеру, что лучше бы придержать ваши деньги и вручить их вам в день вашего освобождения. Публика может отнестись неодобрительно к тому, что заключенный получает выплаты из тех денег, что они тратят на покупку этих увлекательных журналов. И по той же самой причине сэр Вальтер полагает, что в вашем случае было бы разумнее обзавестись псевдонимом. Дабы никто не смог бы разыскать вас в Брайдвелле.
– Прекрасно, – откликнулся я. – Я очень благодарен сэру Вальтеру за то, что он предоставляет мне такую возможность. И вам тоже.
– Не нужно меня благодарить, – отмахнулся Зелес. – Я лишь вестовой, и только. Но, возможно, через неделю я опять навещу вас и заберу переписанные страницы для первого выпуска. Вам хватит недели для правки? Простая вводная глава о юных годах рассказчика в Риме. Скажите, вы бывали в Италии?
– Нет, – признался я.
– И опять, давайте никому об этом не говорить. Иначе и вас могут обвинить в наличии воображения. Тогда до следующей недели?
– До следующей недели, – подтвердил я, вставая, чтобы пожать ему руку.
Австралия
1880 г. от Р. Х.
Ночью, накануне казни моего соседа, мы просидели с ним допоздна, тихо переговариваясь через стену. Грустным получился наш разговор, ведь мы оба знали, что он последний и другой возможности для дружеской беседы у нас не будет. Поэтому мы предались ностальгии, вспоминая детство, родню и женщин, которых мы когда-то любили в наших жизнях.
– Ты сожалеешь о каком-нибудь из твоих поступков? – спросил я, и он долго раздумывал, прежде чем ответить. Перспектива петли, обнаружил я, подталкивает человека к размышлениям.
– Сознаюсь, смерть одних давит мне на душу сильнее, чем смерть других, – сказал он. – Те копы всего-навсего делали свою работу, и, наверное, у них есть матери, сестры и жены, которые по ним тоскуют. Если бы мне позволили в одиночку разобраться с теми делами, тогда, может, в убийствах и нужды бы не было, так ведь. Но им нужно во все сунуть свой нос. Дайте людям спокойно заниматься их делами, вот что я хочу сказать.
– Найдутся и такие, кто считает разбой аморальным занятием, – предположил я с легкой усмешкой, чтобы он не подумал, будто я презираю его.
– Может, они и правы, – ответил он, хохотнув. – Но, бывает, у человека появляется цель в жизни – забрать то, что ему не принадлежит. У меня такая цель была. Множество людей обладают слишком многим, а другое множество перебивается кое-как. Поделите добро поровну, такова моя точка зрения. Судьи, ну да, им не нравится убийство, они все время об этом твердят, но в то же время, сдается мне, им ничто не мешает приговорить человека к смерти. Вот этого я никогда не понимал. По крайней мере, я в своем деле честен. Дайте человеку оружие, дайте оружие его противнику и по несколько патронов обоим – и пусть они решают все меж собой, посмотрим, кто из них устоит к концу переговоров.
– Глаз за глаз, – обронил я. – Ветхозаветное правило, насколько я помню.
– Либо все дело в числах, – рассуждал Нед. – Под моим ремнем скопилось столько крови, что подштанники из белых стали красными. У тебя на совести только одна девушка в Сиднее, я ничего не путаю? И тебя за это не убивают, так ведь? Просто присуждают десятилетнюю отсидку. Еще раз, как ее звали, напомни?
– Бетти, – ответил я. – Дочь моей жены.
– Знавал я одну Бетти в Брисбене. В постели такие трюки выделывала, обомлеть, о чем я не стыжусь тебе поведать. Впрочем, в юные годы она жила в Париже, а уж там такое вытворяют, что у мужиков глаза на лоб лезут.
– Ее смерть не доставила мне удовольствия, – добавил я. – В жизни она много чего натерпелась и не заслуживала столь жестокой кончины. Но я был взбешен и действовал безрассудно. Уйми я свою ярость, в тюрьме Мельбурна было бы на одного насельника меньше.
– Считай, что тебе повезло, завтра утром ты не последуешь за мной на небеса или в ад, – сказал он. – Я не боюсь смерти, хотя и не большой ее поклонник.
– Правда в том, – признался я, – что если бы они знали всю правду о моем прошлом, меня бы сейчас тоже отправили на эшафот.
– Правда? – переспросил он. – Ну-ка, и что же это за правда?
Я прикидывал, стоит ли посвящать его в мои самые темные дела, но человек вроде него скорее перережет себе горло, чем натравит на кого-нибудь тюремных псов, и даже если он и был склонен выбалтывать чужие секреты, в этом мире время его почти истекло.
– Бетти была не единственной, кого я убил, – сказал я. – Было еще четверо.
– Четверо? – удивился мой сосед. – Вот уж никогда бы не подумал, что тебе свойственна кровожадность.