Путешествие к вратам мудрости

Постройка эта насчитывала века, и мне нравилось воображать, как мои предки волокут камни под заботливым присмотром Серро-Гордо[61], подбадривая себя мыслью, что потомки будут любоваться плодами их трудов до скончания времен. Цветные рисунки на камнях изображали пантер, змей, крокодилов, а также неведомых мне животных, и всякий раз, когда я прижимал ладонь к камню, мне чудилось, будто я проникаю в самую суть жизни ушедших поколений.

Однажды, забравшись на вершину Серро-Гордо, я глазел на простиравшийся внизу город. Должно быть, палящий зной вкупе с пустым желудком подшутили надо мной, заморочив мне голову причудливыми видениями. Картины, мерцавшие у меня перед глазами, казались столь подлинными, что солнце взошло и закатилось дважды, прежде чем дурман начал рассеиваться. Но сперва я ощутил, как на меня снисходит дух Сыча-Копьеметателя, и с тех пор каждый раз, когда вдохновение покидало меня, я приходил сюда в надежде сподобиться еще одного откровения, но, к моему разочарованию, ничего подобного больше не повторилось.

– Так чем же я могла досадить ей? – спросила Калиша.

– Дело не в тебе. – Я поднес ее ладонь к губам и поочередно поцеловал все пальцы.

Пробегавший мимо нас мальчишка захихикал, увидев, как мы нежничаем на людях, а когда я топнул ногой, малец с воплем бросился наутек.

– Характер у нее испортился еще в детстве. Она много чего себе позволяла…

– Например?

Я колебался. Иметь секреты от жены мне не хотелось, но я загодя решил не посвящать ее в некоторые из наиболее ужасающих происшествий в моей жизни.

– Нрав у нее тяжелый. И она терпеть не может чьего-либо превосходства. А к тебе придирается, думаю, потому что всегда завидовала женщинам, которых я любил больше, чем ее.

– С Лариа она была такой же грубой?

– Нет, – покачал я головой. – Впрочем, после нашей свадьбы Лариа прожила всего несколько часов, и у Адрии просто не было возможности встрять между нами. Но давай лучше выбросим все это из головы. Она не сможет навредить тебе, любимая, никоим образом. Никто не сможет. Пока я дышу.

Приободрившейся моя жена, однако, не выглядела. Добродушная Калиша ненавидела распри и страдала от того, что злоба моей сестры всегда была направлена на нее, хотя она трудилась с утра до ночи, стараясь завоевать расположение моей семьи. Верно, Адриа обладала бесспорным превосходством над моей женой – она была матерью шестерых детей, тогда как мы с Калишей пока не произвели на свет ни одного ребенка. Порой мы загорались надеждой, когда живот Калиши начинал набухать, но каждый раз в таких случаях она просыпалась среди ночи, потому что кровь текла по ее ногам, и мы теряли ребенка, не увидевшего даже рассвета.

– Брат, ты должен быть доволен своим выбором новой жены, – обронила недавно Адриа, сидя у нас в гостях, и, взглянув на нее, я насторожился в ожидании какого-нибудь заковыристого оскорбления.

– Я и доволен. – Мне пришлось напрягать голос, чтобы она меня услышала поверх шума и гама, производимого моими племянниками и племянницами; о хороших манерах они понятия не имели и походили на стадо животных, что разводят на скотных дворах. – Почему ты заговорила об этом именно сейчас?

– Потому что жизнь протекает много спокойнее, когда тебя не окружают орущие дети. – Взмахом руки сестра указала на свой буйный выводок. – Что ни говори, но бесплодная пашня добавляет семейной жизни безмятежности.

Калиша оторопела от столь наглого высказывания, а затем вышла из комнаты в глубокой задумчивости. Если поначалу она не спешила стать матерью, теперь ей страстно хотелось родить, и ежемесячное разочарование угнетало ее.

– Это было необходимо? – спросил я, вставая, чтобы последовать за женой. – Обязательно быть такой жестокой?

Адриа лишь пожала плечами:

– Тебе объяснить? Это помогает скоротать время. Мне приходится искать и находить удовольствия где только можно.

Поскольку в глубине души я был человеком мирным, лишенным всякого пристрастия к военному делу, наверное, покажется слегка несообразным то, что с малолетства я занимался изготовлением мечей. Мне доставляло несказанное удовольствие выискивать подходящую сталь, раскалять ее в жаркой кузнице до нужной температуры, а потом, вооружившись молотками, создавать безупречно гладкое лезвие. Рисунок на рукояти был особенно важен для меня, как и поиски драгоценного камня для головки рукояти, и каждое из моих изделий я помечал символическим изображением пирамиды на кончике лезвия, как бы ставил подпись, давая знать, что меч сделан мною. Мое мастерство прославило меня, и хотя я с готовностью ковал оружие для кого угодно, лишь бы заплатили требуемую цену, поистине счастлив я бывал, когда меня просили изготовить замысловатый меч для какого-нибудь богатого воина, пожелавшего, чтобы орудие смерти привело в восхищение его жертву, даже если этим орудием он снесет сопернику голову.