Путешествие к вратам мудрости

– Мне жаль, – сказал я. – Я бы сделал для тебя все что угодно, если б смог. Но на сей раз ты просишь слишком многого, друг мой. В этом деле я не в силах тебе помочь.

Аки закрыл глаза, тяжело вдохнул через нос и замер, будто окаменел. А когда он открыл глаза, в его взгляде читалось то, что никогда раньше за ним не водилось: презрение пополам с желанием причинить мне боль. Его враждебность огорчила меня, и я надеялся, что он опомнится или хотя бы на словах простит меня, но Аки лишь взял костыли и побрел прочь из мастерской.

Египет 767 г. от Р. Х.

Оглядываясь назад, я спрашиваю себя, не поддался ли я себялюбию, поставив мое искусство выше дружбы, завязавшейся еще в детстве. Но, прожив всю жизнь на берегах Канала фараонов[62] и расписывая красками корпуса лодок, перевозивших товары с берегов Нила до Красного моря и обратно, я не хотел, чтобы кто-нибудь из соперников занял мое место. По тем же соображениям я скрупулезно выбирал заказы, отдавая предпочтение более сложным и необычным запросам, и мне было приятно знать, что по маршрутам шелковой торговли плыли десятки кораблей, радующих глаз моей живописью.

Вот почему, когда великий халиф Аль-Мансур, да славится имя его во веки веков, объявил, что закрывает этот торговый путь в наказание южным бунтарским государствам, я забеспокоился, предположив, что моя работа станет никому не нужной. Жена моя Кхепри, жизнерадостная по натуре, старалась изо всех сил ободрить меня, уверяя, что на прожитье нам хватит наших накоплений – во всяком случае до тех пор, пока известный своей взбалмошностью халиф не пересмотрит свое решение, но я видел, что она встревожена, ведь к нашей семье из двух человек добавился третий – сынок Эсхак, которому вскоре исполнится год.

Забот нам всегда хватало, но более всего осложняли нашу жизнь непредвиденные беды. Мой любимый двоюродный брат Хаджер, с которым мы если и ссорились, то полтора раза за двадцать лет, стал мне чужим человеком. Даже когда у меня родился сын, кузен не потрудился поздравить меня либо принести подарок ребенку, хотя и знал, сколь долго мы с Кхепри ждали этого счастья. И будто мало нам было одного семейного разлада, постоянные жалобы и наскоки моей сестры Абры, не говоря уж о настойчивых просьбах избавить ее от житейских трудностей, сделались столь невыносимыми, что я каждый раз с ужасом наблюдал, как она шагает мне навстречу и лицо ее алеет от ярости и надуманных обид.

– Мы могли бы перебраться подальше на север, – однажды вечером предложил я Кхепри, когда мы пересчитывали наши сбережения, убывавшие с каждым днем, поскольку мои контракты испарились.

Жена удивленно взглянула на меня:

– Я думала, ты не хочешь уезжать из родного города.

– Не хочу, – подтвердил я. – Но если я не работаю, значит, вскоре мы перестанем есть. И я уже уезжал отсюда один раз, помнишь? Когда встретил тебя. Так что я не боюсь очутиться в большом мире, что бы тот ни приберег для меня.

– А твоя родня? – спросила Кхепри. – С трудом представляю, как ты будешь жить без них.

Я пожал плечами. В конце концов, родители мои умерли, с Хаджером мы больше не виделись, а сестра была неиссякаемым источником вздорных жалоб и требований.

– Мне нужны только ты и Эсхак, – подытожил я. – Что скажешь? Ничто не мешает нам уехать, если захотим.

Жена задумалась на мгновение и кивнула:

– Это может стать восхитительным приключением. – Улыбка озарила ее лицо. – Почему нет?

Естественно, когда я рассказал сестре о нашем намерении уехать из Исмаилии[63], Абра рассвирепела.

– Все из-за нее, да? – Сестра выплевывала слова, словно гранатовые косточки. – Она заставляет тебя уехать! У нее это давно на уме.

– Полагаю, ты говоришь о Кхепри? – устало спросил я. Как же мне надоела ее ревнивость.

– А о ком еще? Она помыкает тобой, брат. И не уймется, пока не отнимет всех и все, что тебе дорого.

– Канал фараонов закрыт, Абра! – воскликнул я, в бессилии вздымая руки к небу. – Скажи, как мне зарабатывать раскрашиванием кораблей, когда нет никаких кораблей? Разъясни это мне, и я передумаю.

Она злобно оскалилась, ибо решения этой головоломки не существовало. Села за стол, схватилась за голову и заплакала. Из соседней комнаты доносился голос ее мужа, мурлыкавшего песенки себе под нос. Самый высокий мужчина в Исмаилии, чей рост словно бросал вызов человеческим возможностям, он был таким же искусным певцом, как я солдатом.

– Ты не оставишь меня с ним одну, – понизив голос, сказала Абра. – Прошу тебя, брат, ведь находиться с ним рядом невыносимо, а ночью, когда он дотрагивается до меня… – Ее передернуло, и она обхватила себя руками. Меня ничуть не интересовало, чем эти супруги занимаются наедине, и не тянуло представлять себе, как столь высокий мужчина совокупляется с женщиной на редкость низкорослой.

– Сестра, – сказал я, отворачиваясь и прижимая ладони к ушам, – пожалуйста, ни слова больше. Умоляю.

– Я запросто могла бы поехать с тобой, – заявила она, и я обернулся к ней, хмуря лоб.

– Поехать со мной куда?

– В Александрию.

– А как же твой муж?